Эрагон

— Ты жизнью рисковал, чтобы меня спасти! Теперь я твой вечный должник. Сам я никогда бы оттуда не выбрался. — Но дело было не только в этом. Эрагон чувствовал, что за это время они стали друг другу как братья, их дружба закалилась в боях и выдержала немало испытаний на прочность, да и Муртаг не раз доказывал ему свою верность.

— Я рад, что смог тебе помочь, — просто сказал Муртаг. — Это ведь… — Он запнулся и потёр руками лицо. — Это неважно. Сейчас меня больше всего беспокоит то, как нам продолжить свой путь, если за нами гонится такое количество преследователей. Ведь завтра на нас начнёт охоту весь гарнизон Гиллида. И, стоит им обнаружить следы копыт, они сразу поймут, что ты не улетел верхом на Сапфире.

— Верно, — с мрачным видом кивнул Эрагон. — Но все-таки скажи, как тебе удалось пробраться в крепость?

Муртаг тихо засмеялся:

— Заплатил как следует, потом прополз по всяким помойкам… Впрочем, у меня ничего бы не вышло, если б не Сапфира. Она… — и он повернулся к драконихе, — то есть ты, это и есть главная причина и основа нашего спасения. Я и сам до сих пор удивляюсь, что нам удалось оттуда живыми уйти!

Эрагон благодарно погладил Сапфиру по чешуйчатой шее, а она довольно заурчала в ответ. Взгляд Эрагона вновь упал на лицо эльфийской девушки, это тонкое и нежное лицо было столь прекрасно, что он не мог отвести от него глаз. С трудом заставив себя отвернуться, он встал и сказал:

— Надо бы ей постель приготовить…

Муртаг тоже поднялся и расстелил на земле одеяло. Когда они перекладывали на него девушку, её рукав, случайно зацепившись за сучок, разорвался, и Эрагон охнул от неожиданности.

Нежная рука девушки была вся покрыта синяками, порезами и ожогами, некоторые уже успели поджить, другие были совсем свежие, воспалённые. Эрагон от гнева даже слов лишился; он только качал головой, осторожно осматривая эту изувеченную до самого плеча руку. Дрожащими пальцами он развязал тесёмки у ворота её рубахи, с ужасом думая, что сейчас увидит.

Когда её тело предстало перед ними почти обнажённым, Муртаг не выдержал и выругался: сильная и мускулистая спина эльфийки была покрыта рубцами, точно коростой, из-за чего кожа казалась похожей на пересохшую, растрескавшуюся глину. Её безжалостно избивали бичом и, похоже, прижигали раскалёнными железными щипцами, имевшими форму когтей. По всему телу девушки виднелись страшные синяки и кровоподтёки — следы бесчисленных истязаний. На левом плече они заметили синюю татуировку — тот же символ, который Эрагон видел на крупном сапфире, вделанном в перстень Брома. Глядя на истерзанное тело несчастной, Эрагон про себя поклялся непременно отомстить всем её мучителям. Муртаг, похоже, был настроен более реалистично.

— Ты можешь исцелить её? — спросил он.

— Я… не знаю. — И Эрагон сглотнул комок, сдавивший горло. — Не уверен. Тут слишком много…

«Эрагон! — резко одёрнула его Сапфира. — Это же эльфийка! Нельзя допустить, чтобы она погибла! Устал ты или нет, голоден или сыт, но ты должен её спасти! Я соединю свои силы с твоими, но именно тебе предстоит сотворить заклятие».

«Да… ты права, Сапфира». Эрагон долго глядел на девушку. Наконец, решившись, снял перчатки и сказал Муртагу:

— Боюсь, на это уйдёт довольно много времени. Ты не мог бы пока раздобыть чего-нибудь поесть? И ещё: нужно прокипятить тряпки — для бинтов, на все её раны у меня сил все равно не хватит.

— Но если мы разведём костёр, нас непременно заметят, — возразил Муртаг. — Тебе придётся обойтись без кипячения. Да и еда тоже будет холодной.

Эрагон хмуро признал его правоту и стал снова осматривать девушку, готовясь приступить к исцелению. Сапфира устроилась с ним рядом. Набрав в грудь побольше воздуха, Эрагон призвал на помощь магические силы, и исцеление началось.

Стоило ему произнести старинные слова заклятия:

«Вайзе хайль!» — и один из ожогов тут же стал заживать, молодая розовая кожица затянула страшную язву, образовав тонкий рубец, который затем растаял сам собой. Эрагон не стал возиться с теми ожогами и порезами, которые не представляли для раненой особой опасности, иначе у него не хватит сил на более серьёзные повреждения. Его не оставляла мысль о том, как бедняжка вообще умудрилась выжить, ведь её столько раз подвергали мучительнейшим пыткам, доводя до полусмерти с таким упорством и точностью, что ему и сейчас становилось не по себе.

Хотя он изо всех сил старался щадить естественную девичью стыдливость, все же не мог не заметить, что обнажённое тело эльфийки поистине прекрасно, несмотря на все следы пыток. От усталости он не слишком задумывался об этом, но порой уши его краснели как бы сами собой, и он от всей души надеялся, что Сапфира не узнает, какие мысли бродят у него в голове.