Эрагон.Брисингр

Управляя магическим полетом, Эрагон быстро спустился из логова раззаков — которое иллюзорная стена камня снова скрыла — на выступу. Его ботинок заскользил на рыхлом участке скалы, когда он приземлился. В течение нескольких секунд, задержав дыхание, он вертелся, ища твердую опору, но не мог посмотреть вниз, так как наклоненная голова могла привести его к падению вниз. Он взвизгнул, когда его левая нога соскользнула с выступа, и он начал падать. Прежде, чем он смог прибегнуть к магии, чтобы спасти себя, он внезапно остановился, поскольку его левая нога втиснулась в трещину. Края расщелины вонзились в его икру ниже наголенника, но он не был против, потому что это удерживало его на месте.

Эрагон прислонился спиной к Хелгринду, используя его, чтобы помочь себе удержать безвольное тело Слоана.

- Не так уж и плохо, - заметил он. Попытка дорого стоила ему, но не так сильно, чтобы он не мог продолжить.

- Я могу сделать это, - сказал он. Он глотнул свежего воздуха, ожидая, пока его бешено бьющееся сердце замедлится; он чувствовал себя так, словно пробежал двадцать ярдов, неся Слоана.

- Я могу сделать это...

Приближающиеся всадники снова попались ему на глаза. Они были значительно ближе, чем раньше и скакали аллюром по высохшей земле, что обеспокоило его. Это – гонка между ними и мной, понял он. Я должен убежать до того, как они достигнут Хелгринда. Среди них, уверен, есть заклинатели, а я в не подходящем положении, чтобы драться с магами Гальбаторикса. Посмотрев в лицо Слоана, он сказал:

- Возможно, ты сможешь помочь мне немножко, а? Это меньшее, что ты можешь сделать, учитывая, что я рискую умереть сильнее, чем ты.

Спящий мясник поверну свою голову, погруженный в мир мечтаний.

Ворча, Эрагон оттолкнулся от Хелгринда. Снова он сказал:

- Аудр (Audr), - и снова оторвался от земли. На сей раз он положился на силу Слоана – ограниченный – так же как и у него. Вместе они спускались как две странных птицы вдоль неровного склона Хелгринда к другому выступу, ширина которого обещала безопасное убежище.

Таким способом Эрагон организовал их спуск вниз. Он шел не по прямой линии, а скорее сворачивал вправо так, чтобы они обогнули Хелгринд, и груда сплошного камня скрыла его и Слоана от всадников.

Чем ближе они подбирались к земле, тем медленнее они продвигались. Огромная усталость одолела Эрагона, уменьшая расстояние, которое он мог пересечь за один прием и делая все более и более тяжелым для него восстановление сил в течение пауз между его порывами усилий. Даже поднятие пальца стало задачей, которую он находил в высшей степени раздражающей, так же как и почти невыносимо трудной. Сонливость окутала его в свои теплые кольца и притупила его мысли и чувства, пока самые твердые скалы не показались мягкими, как подушки для его болящих мышц.

Когда он, наконец, добрался до выжженную солнцем почвы – слишком слабый, чтобы держать себя и Слоана от падения на землю – Эрагон лег на свои руки, согнутые под странными углами под его грудью, и смотрел полузакрытыми глазами на желтые вкрапления цитрина, испещрившего маленькую скалу в одном или двух дюймах от его носа. Слоан весил на его спине, как груда железных слитков. Воздух просачивался от легких Эрагона, но ни разу, казалось, не вернулся. Его видение затемнилось, словно облако закрыло солнце. Смертельное затишье разделило каждый удар его сердца, и биение, когда это приходило, было не более, чем слабым трепетом.

Эрагон больше не был способен к связному мышлению, но где-то глубоко в уме он сознавал, что он собирается умереть. Это не пугало его; наоборот, такая перспектива успокаивала его, ибо он невероятно устал, и смерть освободила бы его от разбитой оболочки его тела и позволила бы ему отдыхать в течение целой вечности.

Сверху и позади его головы пролетел шмель такой же большой, как и его большой палец. Он покружил над его ухом, затем завис рядом со скалой, исследуя узлы цитрина, которые были такого же яркого желтого цвета, как и луговые звезды (fieldstars), что цвели среди холмов. Грива шмеля сверкала в утреннем свете – каждый волосок отчетливый и индивидуальный для Эрагона – и его смазанные крылья производили нежный грохотание, словно сигнал вечерней зари, наигрываемый на барабане. Пыльца припудрила щетины на его ногах.

Шмель был таким ярким, таким живым, и таким красивым, что его присутствие возродило в Эрагоне желание жить. Мир, который содержал существо столь удивительное, как этот шмель, был миром, в котором ему хотелось жить.

Одной только силой воли он вытащил свою руку из-под груди и ухватился за древесный стебель соседнего куста. Словно пиявка или клещ или какой-то другой паразит, он извлек жизнь из растения, оставляя его слабым и коричневым. Последующий порыв энергии, которая побежала по Эрагону, обострил ум. Теперь он испугался; в возвращенном желании продолжить существование он не нашел ничего, кроме страха в черноты загробной жизни.