Эрагон. Наследие

Когда он снял магические узы с Элдунари, которых Гальбаторикс взял в плен и превратил в своих рабов, мысли этих драконов моментально вырвались на свободу и принялись бранить и оскорблять всех без разбору, не пытаясь понять, кто враг, а кто друг. Великий ужас охватил Урубаен. Даже эльфы порой бледнели и корчились от страха. И тогда Блёдхгарм и его десять оставшихся в живых заклинателей привязали вереницу металлических ящиков с Элдунари к паре лошадей и вывезли их за пределы Урубаена. Там мысленное воздействие драконов уже не оказывало на других столь сильного воздействия.

Глаэдр настоял на том, чтобы именно он сопровождал обезумевших драконов. К нему присоединились и некоторые Элдунари, привезенные из Врёнгарда. Именно тогда Эрагон во второй раз и увиделся с Сапфирой. Он как раз накладывал заклятие на Умаротха и других Элдунари, делая их невидимыми, чтобы передать их Блёдхгарму. Глаэдр и еще пятеро старых драконов были уверены, что им удастся успокоить всех, кого так долго мучил Гальбаторикс, и вступить с ними в переговоры. Эрагону очень хотелось надеяться на это.

Когда эльфы и Элдунари покинули город, с Эрагоном мысленно связалась Арья, находившаяся по ту сторону разрушенных ворот. Она совещалась с командирами армии, которую привела ее мать. Арья засыпала Эрагона вопросами, но он все же успел даже за этот короткий промежуток времени почувствовать, какую тоску она испытывает из-за смерти матери, какие сожаления, гнев, горе кипят в ее душе. Ведя с ней мысленный разговор, он понимал, что в данный момент ее чувства угрожают взять верх над разумом, и она лишь с огромным трудом сдерживает их. Он, как мог, постарался ее утешить, но все утешения, похоже, были напрасны, так велика была ее утрата.

После расставания с Муртагом, некое ощущение пустоты то и дело охватывало душу Эрагона. Раньше ему казалось, что он будет ликовать, чувствуя себя победителем. Ведь они убили Гальбаторикса, совершили то, к чему так давно стремились! Но хотя он действительно радовался, что правителя Империи больше нет, он не знал, что ему теперь делать. Да, он достиг поставленной цели. Взобрался на вершину неприступной горы. Но пока что новой, вдохновляющей цели у него не появилось, и он был совершенно растерян. Чем же им теперь с Сапфирой заняться? Как использовать свою долгую жизнь? Что сможет придать этой жизни смысл? Эрагон понимал, что со временем им с Сапфирой так или иначе придется участвовать в воспитании нового поколения драконов и Всадников, но эта перспектива казалась ему слишком далекой, а потому и почти нереальной.

Эти размышления ослабляли его волю, делали его каким-то растерянным. Эрагон старался направить свои мысли на что-то другое, но проклятые вопросы, связанные с будущим, продолжали терзать его, прячась где-то в глубине души, и ощущение пустоты возникало у него все чаще.

Так, может, Муртаг и Торн поступили правильно?

Казалось, эта лестница, вьющаяся меж зеленых стен башни, не кончится никогда. Эрагон все тащился вверх, вверх и вверх по осыпающимся ступеням, пока люди внизу, на улицах, не стали казаться ему маленькими, как муравьи, а щиколотки и колени не заболели от бесконечного повтора одних и тех же движений. Он видел гнезда ласточек в узких окнах-бойницах, а под одним окном обнаружил кучку мелких косточек, оставленных ястребом или орлом после трапезы.

Когда наконец показалась верхняя площадка, а на ней широкая стрельчатая дверь, почерневшая от старости,

Эрагон остановился, чтобы собраться с мыслями и немного перевести дыхание. Затем, преодолев последние несколько ступенек, он поднял засов на двери и, толкнув ее, вошел в просторный округлый зал, находившийся на самой вершине сторожевой башни, некогда построенной эльфами.

Там его уже ждали: Арья, эльф с серебряными волосами, лорд Датхедр, король Оррин и Насуада, король Орик и король котов-оборотней Гримрр Полулапа и Сапфира. Они стояли или – как король Оррин – сидели, образуя широкий круг. Сапфира устроилась напротив винтовой лестницы, спиной к выходящему на юг окну, через которое сюда и влетела. Свет закатного солнца косо проникал в башню, освещая эльфийскую резьбу на стенах и прихотливый рисунок, выложенный из цветных камней на щербатом от старости полу.