Эрагон. Наследие

– Когда мы вернулись в Эллесмеру, я заметила, что Фирнен начинает ворочаться в своей скорлупе, но я ничего такого не подумала, ведь и Сапфира часто ворочалась в яйце. Но не успели мы добраться до Дю Вельденвардена и миновать охраняемые границы, он взял и проклюнулся! Был уже почти вечер. Я ехала, держа яйцо на коленях, как когда-то возила и Сапфиру, и разговаривала с ним.

Я рассказывала ему о нашем мире, говорила, что теперь он в безопасности, и вдруг яйцо затряслось, и… – Она вздрогнула и тряхнула головой, а в глазах у нее блеснули слезы. – А потом между нами установилась такая нежная связь… Собственно, я именно так все это себе и представляла. Стоило нам коснуться друг друга… Я всегда хотела быть Всадницей, Эрагон! Всегда хотела иметь возможность защищать свой народ, хотела отомстить Гальбаториксу за гибель отца, но не верила в такую возможность для себя, пока не увидела первую трещинку на яйце Фирнена.

– И когда вы соприкоснулись, то…

– Да. – Арья подняла левую руку и показала Эрагону серебристую отметину на ладони, точно такую же, как и у него, гёдвей игнасия. – У меня возникло такое ощущение, будто… – Она умолкла, подыскивая нужные слова.

– Будто ты коснулась ледяной воды, и теперь твоя рука горит, и ее даже как будто покалывает, – подсказал Эрагон.

– Да, именно так. – И Арья невольно обхватила себя руками, словно ей вдруг стало холодно.

– Итак, вы вернулись в Эллесмеру, – сказал Эрагон.

Теперь уже Сапфира рассказывала Фирнену о том, как они с Эрагоном плавали в озере Леона во время своего первого путешествия в Драс-Леону, еще с Бромом.

– Да, мы вернулись в Эллесмеру.

– И вы с Фирненом поселились на Утесах Тельнаира. Но зачем тебе было становиться королевой, если ты уже стала Всадницей?

– Это была не моя идея. Датхедр и другие наши старейшины пришли ко мне на утесы и попросили принять плащ моей матери. Я отказалась. Но они снова пришли на следующий день и на следующий. И приходили каждый день в течение целой недели, и каждый раз с новыми аргументами в пользу того, почему мне следует принять ее плащ и корону. В конце концов они убедили меня, что так будет лучше для всего нашего народа.

– Но почему все-таки именно ты? Не потому ли, что ты – дочь Имиладрис? Или, наоборот, потому что ты стала Всадницей?

– Нет, это не потому, что Имиладрис была моей матерью. Хотя отчасти, конечно, и это повлияло на их выбор. И не потому, что я стала Всадницей. Наша внутренняя политика куда сложнее, чем у людей или у гномов, и выбор нового правителя у нас никогда не происходит легко. Тут нужно учитывать согласие десятков различных домов и семей, а также многочисленных старших представителей нашей расы, и каждое предложение, сделанное ими, это часть сложной игры, в которую мы продолжаем играть вот уже много тысячелетий. В общем, было немало всяких причин, побудивших их выбрать именно меня. И далеко не все эти причины вполне очевидны.

Эрагон переступил с ноги на ногу, глядя в пространство между Сапфирой и Арьей. Он пока что не мог примириться с ее решением.

– Но разве можно быть одновременно и Всадницей, и королевой эльфов? – спросил он. – Всадники вроде бы не должны оказывать предпочтения ни одной расе. Иначе народы Алагейзии перестали бы им доверять. И потом, как ты сможешь участвовать в восстановлении нашего ордена и воспитании нового поколения драконов, если будешь занята многочисленными королевскими делами и обязанностями в Эллесмере?

– Наш мир уже не тот, каким был прежде, – сказала Арья. – И Всадники уже тоже не могут жить сами по себе, как это было когда-то. Их слишком мало осталось, и одним им не выстоять. Пройдет еще немало времени, прежде чем Всадников будет достаточно и они смогут занять в обществе свое прежнее место. Ведь и ты принес клятву верности Насуаде, и Орику, и его клану Дургримст Ингеитум. Но не нам, не алфакин, и было бы только справедливо, чтобы и эльфы тоже имели своего Всадника и своего дракона.

– Ты же знаешь: мы с Сапфирой готовы сражаться за эльфов точно так же, как и за гномов или за людей! – пылко возразил Эрагон.

– Я-то знаю, но другие не знают. Внешняя сторона тоже очень важна, Эрагон. Ты не в силах изменить тот факт, что уже поклялся в верности Насуаде и клану Орика.

Мой народ тяжело страдал в течение последнего столетия, и хотя тебе это, возможно, не кажется столь очевидным, мы уже не те, какими были когда-то. Точно так же, как когда-то для драконов погасла звезда их удачи, гаснет и наша звезда. Все реже у нас рождаются дети, все быстрей иссякают наши силы. А кое-кто уже считает, что и ум у нас уже не столь остер, как когда-то. Впрочем, последнее доказать и невозможно.

– Но ведь то же самое верно и для людей – во всяком случае, так считает Глаэдр, – сказал Эрагон.

Арья кивнула: