Ересь Хоруса: Омнибус. Том II

— Использовать ваш взгляд — не бесцельный, но агрессивный, способный уничтожить. Гибель «Каллидоры» стала следствием ваших трудов в той же мере, как и замысла капитана Аттика. Враг видит нас. Он знает нас. Он ищет наши слабые места и проверяет укрепления. Такая осада не может продолжаться вечно. Мы должны выследить врага, найти, где он прячется, а затем осадить его. Но мы должны знать, куда смотреть и куда нанести удар.

— Вы говорили с капитаном Аттиком?

— Не думаю, что его убедят мои предположения, но он послушает вас.

— А затем вы будете командовать войной из теней, — она выдавила из себя улыбку.

— Мы, Гвардейцы Ворона, тешим себя мыслью, что можем делать это с мастерством.

Птеро был прав. Аттик послушал.

Сказалось и то, что Эрефен смогла предложить конкретную стратегию. С рассветом враг отступил, оставив поле ящерам, которых, однако, становилось всё больше. Её разум очистился, и теперь Ридия могла осторожно открыться варпу. Просторы вокруг всё ещё выглядели разбросанными осколками муки, хорошо разглядеть удавалось лишь бури. Они были необъяснимыми — настолько огромными, что словно сливались в единое воплощение абсолютного Хаоса. Эмпиреи вздыбливались волнами, по сравнению с которыми само понятие гор казалось карликовым, а позади штормов таились жуткие намёки на цель, на разум. У Эрефен невольно возникало ужасное ощущение, что она видела труды врага непредставимой ненависти и силы. Она отвернулась от бурь прежде, чем мысль стала убеждённостью. Враг на Пифосе был и так достаточно опасен.

Ридия заставила себя вглядеться в помехи, разбивающие все попытки увидеть подробности варпа. Раскалывающие её видение на осколки, клочья, разорванную энергию, разделяющуюся, накладывающуюся, сталкивающуюся в безумной нелогичности. Сама попытка понять это была пыткой. Её разум пытался улететь прочь, но она взяла его в руки. Эрефен больше не пыталась увидеть то, что было за помехами. Астропатесса глядела на сами помехи. «Вот что я ищу. Отпечатки врага. Следы». Сама причиняемая боль была доказательством. Она охватила свои мучения, превратила их в компас и проследовала к их источнику.

Затем она поговорила с Аттиком.

Час спустя Эрефен вместе с сопровождающими её Железными Руками стояла на краю первой из ям.

— Ты уверена, что помехи исходят отсюда? — спросил капитан.

— Да.

Эрефен было тяжело даже говорить. Стоять так близко к эпицентру помех значило противостоять постоянному натиску. Она почти закрылась вновь, но разруха всё равно тянулась к ней, проникая через крошечную оставленную брешь. Это было ошибкой неприятеля. Так Эрефен могла протянуться к врагу. Так она могла ударить. Враг поплатится за свою дерзость.

— Мы прочесали это здание, — сказал Аттик. — Там ничего нет. Никого. Там есть зона, в которую мы до сих пор не смогли попасть, однако оттуда не войти и не выйти.

— Неважно.

— Ты настаиваешь на спуске?

— Да, — Эрефен чувствовала на себе его оценивающий взгляд. — Капитан, я достаточно сильна для этой задачи. Гордость не позволит мне стать обузой для вас и ваших воинов.

— У меня достаточно обуз, — проворчал Аттик. — Но ты не относишься к их числу. Ты уже нашла нам цель. Найди её вновь, и я буду в неоплатном долгу.

— Мне достаточно исполнения своего долга перед легионом.

— Как и всем нам, — это был голос сержанта Гальбы. Хотя он и обращался к астропатессе, казалось, что его слова направлены на Аттика. Эрефен не нравился наметившийся раскол среди офицеров, но она не намеревалась в него втягиваться. Это не было её делом. Для задания потребуется абсолютная концентрация, и нельзя рисковать, подставляя под удар врага случайные тревоги или отвлекающие мысли.

— Пойдёмте, — сказал Аттик.

Она следовала за звуками его шагов. Глухой стук сабатонов по земле уступал место гулким ударам о дерево.

— Осторожнее здесь.

— Благодарю вас, — она встала на узкую платформу. Если бы Эрефен до сих пор могла использовать всё своё психическое полувидение в полной мере, то ей бы не потребовалась осторожность Аттика. Она бы ощущала точные измерения площадки, знала бы, сколько шагов сможет сделать так, чтобы не рухнуть через край. Но мир больше не очерчивали вспышки необъяснимого знания. Теперь это были ощущения. Перестук трости давал ей представление о реальности. Она могла направлять свои шаги, но мир вокруг был погружён в тени, вокруг были полные неведения пустоты, отчего идти ей приходилось с осторожностью. Ридия привыкла сама командовать в пространствах, где она ступала теперь, между материальным и нематериальным измерениями. Приход обычный человеческой слепоты был оскорблением, которое она никогда не простит.