Закончив осмотр, Шлюттер объявил, что, по его мнению, в данный момент угроза жизни Вольфгера отсутствует, и пациент находится на пути к выздоровлению, о чём он будет рад почтительно доложить курфюрсту и герру Фуггеру. Назначенное лечение целитель также считает в целом верным, однако, полагает полезным установить диету, то есть ограничение в потреблении некоторых продуктов питания, что, несомненно, должно ускорить исцеление.
Ута почтительно слушала учёного медикуса, но Вольфгер не сомневался, что после его отъезда она всё равно всё будет делать по-своему. Поэтому барон решил извлечь из визита лейб-медика хоть какую-то пользу.
– Позвольте узнать, господин доктор, что врачебная наука думает о пользе или вреде красного, а равно и белого виноградного вина при исцелении больных вроде меня? – елейным тоном спросил он.
– Хм, вина? – не уловив подвоха, переспросил лекарь. – Я полагаю, что в разумных количествах… Вполне…
– Ута, тогда будь добра, прикажи принести нам с герром доктором кувшинчик красного, – решил закрепить успех Вольфгер, – мне хотелось бы начать лечение прямо сейчас.
Ута скорчила недовольную гримаску, но спорить с Вольфгером в присутствии постороннего человека не стала.
– О-о-о, превосходное вино! Ваше здоровье, господин барон! – причмокнул Шлюттер, с явным удовольствием отхлёбывая из кубка.
– Благодарю вас, доктор, ваше здоровье, – вежливо ответил Вольфгер. – Я понимаю, что вы устали с дороги и с моей стороны было бы невежливым донимать вас расспросами, но поймите и меня: мы живём вдалеке от столиц, новости до нас не доходят. Не соблаговолите ли рассказать, что происходит в стране?
– Хм… Что происходит? – задумчиво переспросил Шлюттер. – Да пожалуй что ничего не происходит, какие же могут быть новости зимой? А вот когда наступит весна и растает снег, вот тогда и начнутся новости, и, клянусь кровью Спасителя, это будут скверные новости.
– Почему вы так думаете?
– Понятно, почему, всё дело в Реформации, которую затеял доктор Мартинус Лютер. Знаете, легко можно столкнуть вниз камешек, лежащий на склоне, просто пнув его. Это может сделать любой мальчишка, но вот предугадать, куда он покатится и какие камни потащит за собой, не смогут и сто мудрецов. И, если гора высокая, то камнепад будет крушить всё на своём пути, пока не остановится в низине, завязнув в каком-нибудь болоте. И след, который оставит за собой этот камнепад, будет кровавым, очень кровавым.
Многие у нас сейчас думают, что Лютер совершил огромную ошибку, не подумав о последствиях своих Девяносто шести тезисов, прибитых к дверям Виттенбергского собора.
– И каковы же будут эти последствия, как по-вашему?
– Они уже привели, – хмуро ответил лекарь, внезапно перестав излучать довольство и оптимизм, – к крестьянским бунтам по всей империи они привели, вот к чему. Не обманывайте себя, не уподобляйтесь некоторым князьям, которые думают, что с подавлением Рыцарского восстания и восстания Башмака всё кончилось, наоборот, всё только начинается. Пожар крестьянского бунта нельзя потушить водой, его можно залить только кровью. И эта кровь скоро прольётся, помяните моё слово. Где и когда – не знаю, но она прольётся обязательно.
– Вот как… – расстроился Вольфгер, – я, признаться, не ожидал, что дела зашли так далеко. Но скажите, кто же встанет во главе крестьян? Ведь бунта без вожаков не бывает, а Франца фон Зиккингена и Ульриха фон Гуттена давно нет на свете…
– Вы требуете от меня слишком многого, ваша милость, – покачал головой лекарь, – ведь я всего лишь врач. Впрочем, я совсем забыл: ведь я должен был передать вам письмо от господина Фуггера, вот проклятая память! Может быть, в нём вы найдёте ответы на свои вопросы?
Шлюттер порылся в мешке, достал оттуда запечатанный пакет и протянул его Вольфгеру.
– Позвольте мне оставить вас, господин барон, я уже немолод и хотел бы отдохнуть. Я пробуду в Вартбурге ещё день-два, и если вы соизволите написать ответ, я с удовольствием отвезу его в Дрезден.
Дождавшись ухода лекаря, Вольфгер распечатал пакет и обнаружил в нём длинное письмо и какой-то денежный документ. Устроившись поудобнее на подушке и повернув письмо к свету, Вольфгер стал читать.
Письмо было написано неразборчивым, летящим почерком человека, привыкшего много писать и не особо заботящегося об аккуратности и красоте документа. В тексте попадались зачёркивания и подчистки, а в одном месте красовалась клякса, правда, небольшая и срезанная с пергамента, но так, что на листе образовалась дырка. Видимо, Антон Фуггер, не желая доверить столь важный документ секретарю, написал его собственноручно.