Спустя несколько минут в коридоре послышались быстрые шаги, и вошёл доктор Мартин Лютер, ведя под руку Катарину фон Бора. Он, как всегда, был одет в чёрное. Лютер выглядел побледневшим и расстроенным, он явно нервничал, предстоящий ужин его не радовал. Фройляйн Катарина, напротив, лучилась улыбкой, её некрасивое лицо сияло, став милым и привлекательным. Она оделась под стать жениху, во всё чёрное, накинув вуаль из фламандского кружева, напоминающую фату. В левой руке бывшая монахиня по привычке перебирала янтарные чётки.
– Господа, прошу извинить нас за опоздание, – сказал Лютер, поклонившись. – Фройляйн фон Бора и я благодарны вам за то, что вы почтили своим присутствием этот ужин, который, как я вижу, будет не скромной трапезой, как я хотел, а роскошным пиром.
Комендант смущённо кашлянул.
Лютер ещё раз поклонился и пригласил всех к столу. Слуги с грохотом отодвинули тяжёлые стулья. Дождавшись, когда дамы усядутся, остальные заняли места за столом.
Вольфгер давно проголодался и ждал, когда слуга нальёт ему вина и положит на тарелку первую перемену кушаний, но, оказывается, он забыл, что перед трапезой полагается выслушать молитву.
Лютер встал. Вольфгер нечестиво надеялся, что молитва окажется не слишком длинной. Так и вышло.
Мгновение помолчав, Лютер сел на своё место, комендант подал знак, за спинами гостей засуетились слуги, и ужин пошёл своим чередом.
Низкорослый гном, на стул которого слуги заранее положили большую подушку, азартно ел за троих, запивая каждый кусок дичи хорошим глотком вина, не отставал от него и Берлепш, которому душевные терзания были чужды. Вольфгер после скудноватой дорожной еды старался быть сдержанным. После жареного лебедя, которого подали на стол целиком, с растопыренными крыльями и изогнутой шеей, принесли насаженных на вертела чирков, за ними последовала кабанятина, потом речная рыба и пироги с разнообразной начинкой. Сласти Вольфгер есть уже не мог, да и другие к ним почти не прикоснулись.
Подали горячее вино с пряностями, и Берлепш предложил перейти к камину, чтобы в приятной, неторопливой беседе провести остаток вечера. Воспользовавшись этим предлогом, Ута и Алаэтэль попрощались с Лютером и его невестой, поблагодарили коменданта и удалились в свои комнаты.
Вольфгер заметил, что в этот раз обычно сдержанный Лютер не отказывался, когда виночерпий наполнял его кубок, и сейчас лицо его порозовело и казалось не таким тревожным – морщины разгладились, исчез тревожный блеск в глазах.
– Может быть, мы попросим господина доктора спеть? – неожиданно предложила Катарина. И, уже обращаясь к Лютеру, с улыбкой добавила:
– О ваших музыкальных способностях, герр Мартин, рассказывают чудеса!
– Спеть? Но я… – на мгновение растерялся Лютер, – впрочем, хорошо, я спою, ибо сказано:
«Кто не любит женщин, вина и песен, остаётся на всю жизнь глупцом!»– Что вы будете петь, господин мой? – спросила Катарина.
– Пожалуй, я спою один свой хорал, он больше других нравится мне самому.
Лютер кашлянул, проверяя голос, и негромко запел. Без музыкального сопровождения в пиршественной зале церковный хорал звучал необычно, но искренность исполнения и простые слова вскоре заставили забыть об этом.