Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Как отмечал Жильбер Уи, один из ведущих специалистов по данной проблеме, рождение французского гуманизма относилось к концу XIV в. и было связано в первую очередь с влиянием итальянской культуры[1418]. Данная тенденция сохранялась на протяжении всего XV в., и глубокий интерес, который проявляли Карл VII, а затем и Людовик XI к Апеннинскому полуострову, их вмешательство в дела различных итальянских государств и постоянные контакты с папским престолом, вне всякого сомнения, способствовали дальнейшему проникновению новой культуры во Францию[1419].

Как отмечают исследователи, начиная с 1450-х гг. ее влияние неуклонно возрастало, достигнув апогея в период Итальянских войн[1420]. Сам Людовик XI, насколько можно судить, был далеко не чужд гуманистическим веяниям: в его библиотеке хранились, в частности, сочинения Плутарха, Саллюстия, Сенеки, Вергилия, Цицерона, имелись там «Римская история» Тита Ливия и «Жизнеописание Карла Великого», составленное известным флорентийским гуманистом Донато Аччайуоли и преподнесенное им лично королю во время официального визита во Францию в 1461 г.[1421] Известно также, что Людовик восхищался «Декадами истории» Флавио Бьондо и лично просил автора упомянуть в заключительной части его сочинения о неаполитанских событиях 1442 г.[1422] В подарок королю предназначался и список с «Комментариями к деяниям Франческо Сфорца», созданными Джованни Симонетта и вышедшими в Милане в 1483 г.[1423] Именно в правление Людовика XI в Париже возник кружок единомышленников-гуманистов, во главе которого стоял профессор Сорбонны Гийом Фише, а после его отъезда в Рим в 1471 г. — его ученик и последователь Робер Гаген, также совершивший несколько поездок в Италию, прежде чем издать свой «Compendium de origine et gestis francorum». Содержание и стиль этого сочинения ясно указывали на влияние гуманистических идей на французскую традицию историописания[1424], а ведь оно оставалось одним из наиболее популярных исторических трудов на протяжении всего XVI в.[1425]

История королевства представала в изложении Гагена как череда великих свершений его правителей, достойных славы и памяти потомков. Не удивительно, что при таком подходе основное внимание автора было уделено военным событиям — описаниям походов французских войск, подробностям отдельных битв, взятию городов и восхвалению того или иного конкретного монарха, заслугой которого являлась очередная победа[1426]. Однако, именно эти сюжеты в XV в. стали основными прежде всего для исторических сочинений итальянских гуманистов, полагавших, что только так они смогут придать истории дидактический смысл, продемонстрировать личные качества участников событий, делающих их для потомков примерами для подражания[1427]. Не случайно главными авторитетами в историописании для итальянских авторов XV в. (а вслед за ними и для их французских коллег) стали Тит Ливий и Гай Саллюстий с их вниманием к внешнеполитическим событиям и войнам (т. е. к светским аспектам истории) и стремлением объяснить их происхождение психологическими мотивами[1428]. Признавая за человеком личную ответственность за те или иные его поступки, итальянские историки-гуманисты использовали для описания прошлого героический дискурс, хотя и понимали под «героями» далеко не всех людей, но лишь выдающихся личностей — государственных мужей, военачальников и прежде всего правителей. Данная особенность была крайне характерна, в частности, для историографии Неаполитанского королевства, где главным действующим лицом любого исторического сочинения всегда выступал монарх, а события группировались исключительно вокруг его фигуры[1429].

Тот же принцип описания событий прошлого мы наблюдаем в сочинении Робера Гагена и, в частности, в пассаже, посвященном Жанне д’Арк. Здесь — как и в «Хронике» Жиля ле Бувье, и в «Розарии войн» Пьера Шуане — рассказ шел не за посланницей Господа, но за Карлом VII, это была история его свершений и его побед, при описании которых девушка упоминалась лишь потому, что являлась одним из королевских военачальников. Даже в удачном снятии осады с Орлеана Гаген видел заслугу самого монарха, отмечая, что это событие стало важнейшим в его судьбе[1430]. Решение о походе в Реймс на коронацию, с точки зрения французского гуманиста, также было принято лично Карлом[1431]. Что же касается описания последующих военных кампаний, то их, по мнению автора, вел исключительно король[1432]: о присутствии в его войске Девы упоминалось лишь при рассказе о неудавшемся штурме Парижа[1433].