Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Дело в том, что античная традиция восприятия осла как фаллического животного была заимствована на средневековом Западе в несколько измененном виде. В частности, прогулка на осле (azouade) уже не применялась здесь в качестве наказания к женщинам, совершившим адюльтер (отныне на осла предпочитали усаживать обманутых мужей прелюбодеек)[2168]. Однако связь этого животного с недостойным поведением женщин сохранялась. Особенно ярко проявлялась она в ситуации карнавала, во время которого во многих европейских городах разыгрывалась библейская сцена бегства в Египет. При этом роль непорочной Девы Марии часто исполняла одна из местных проституток, которую роскошно одевали, усаживали на осла и провозили по улицам города. В ее честь также служили торжественную литургию, блея по-ослиному[2169]. Таким образом, сведя Жанну д’Арк с ослом, Монстреле совершенно недвусмысленно давал понять своим читателям, что перед ними — обманщица, давно потерявшая невинность в публичном доме, а с момента своего появления в войсках Карла VII превратившаяся в обычную армейскую проститутку.

Как я уже упоминала выше, стиль Монстреле и его видение исторических событий вызывали большое доверие у Вольтера. Не меньшим авторитетом пользовался бургундский хронист и у других французских авторов XVI–XVIII вв.: именно у него большинство из них позаимствовали детали биографии Жанны д’Арк[2170]. Активно использовали «Хронику» Монстреле и англичане, причем выдумки бургундца оказались дополнены в их сочинениях новыми вымыслами. Так, Э. Холл (а вслед за ним и Р. Графтон), слово в слово повторяя пассаж о служанке с постоялого двора, научившейся там ездить верхом и владеть оружием[2171], заявлял, что Жанна была настоящей уродкой и ни один мужчина не желал близости с ней[2172]. Хотя оба автора и упоминали о якобы данном девушкой обете девственности, ее слова они называли «выдумками» и «фантазиями» (phantasies), которым доверять вовсе не следовало[2173]. Графтон подробно останавливался также на пребывании Жанны в армии, замечая, что в прежние времена ни одна римская матрона не позволяла себе разговаривать с мужчинами в публичных местах[2174], тогда как «эта денно и нощно общается с солдатами и военными, что совершенно недостойно, аморально и бесчестно»[2175]. Уважающие себя женщины так себя вести не должны, а потому, заключал Графтон, Жанна — непорядочная особа (nо good woman) и не может быть названа святой (no saint)[2176]. Ту же мысль, но уже в XVIII в., подробно развивал один из французских «философов» — Ж.-Б. д’Аржан, писавший, что если обвинение в проституции и не было выдвинуто в 1431 г. против девушки, это еще не означает, что ее следует признать святой. Невинность, которую смогла сохранить Жанна, по мнению д’Аржана, являлась всего лишь признаком ее целомудрия, но не святости[2177]. И уж тем более, полагал он, не стоит проводить знак равенства между девственностью и пророческим даром[2178].

Именно эту мысль доказывал, как представляется, и Вольтер в своей «Орлеанской девственнице». Вслед за Монстреле он называл Жанну «горничной, дебелой и румяной», с мускулистыми руками, твердой грудью, что «попу, бойцу и книжнику мила», способной отвесить оплеуху любому, кто «ее за грудь или за бедра щиплет». Она все также заботилась о «лошадях таверны», разливала вино, таскала мешки — пока за ней не являлся св. Денис, отправившийся на поиски последней девственницы королевства[2179]. Чтобы сделать эту мысль еще более доходчивой, изменения в судьбе своей героини Вольтер сравнивал с изменениями в судьбе какой-нибудь юной белошвейки, вместо публичного дома попадающей в постель к королю[2180]. Появление в жизни Жанны крылатого осла должно было, таким образом, завершить общую картину событий, дабы у читателей не оставалось ни малейших сомнений в нравственном облике Девы. Заимствовав у Апулея тему осла как фаллического животного, катание на котором означало в символическом плане потерю девственности, Вольтер развил этот мотив, доведя его, при помощи хроники Монстреле, до логического конца. Его Жанна д’Арк не только теряла девственность, на что указывало наличие у нее чудесного спутника. Вопреки надеждам св. Дениса, она оказывалась вполне сговорчивой особой, готовой отдаться влюбленному в нее Дюнуа, несмотря на то, что подобное поведение наносило, возможно, непоправимый урон будущему Франции.