Еретик

Вот поэтому он велел разыскать воина из числа рабов и предложил ему схватку на арене. Именно предложил, потому что ему нужно было, чтобы люди дрались, сражались самозабвенно и страстно, так чтобы выжить, чтобы победить, так, как будут сражаться их братья по оружию в предстоящей войне. Договоренность со степняками наконец была достигнута, противостояние местной знати закончилось полным их поражением, армия уже готова выступить в поход, солдаты изнывают от безделья, но Всевластный не готов выступить в поход с армией, приготовившейся к увеселительной прогулке. Его союзникам-степнякам в этом плане легче, так как они постоянно сталкиваются с людьми и знают им цену, его же воины могут судить только по рабам из числа людей, а раб – он и есть раб, что тут еще скажешь.

Этот разговор с дерзким рабом, который в прошлом принадлежал к человеческой знати, был воином и рыцарем, состоялся месяц назад – и вот теперь Гирдган взирал на результат этого разговора. На песок самой большой арены в Империи, имеющей овальную форму, из ворот в северной ее части под грохот военных барабанов и пение труб выходили тридцать воинов, закованных в кольчугу. Каждый из них нес щит, копье и меч, все оружие человеческой работы. Вообще эта затея влетела императору в немалую сумму, так как этот наглый человечишка обошел практически все рабские загоны в поисках тех, кто пожелает сражаться, и за каждого их хозяева спросили весьма дорогую цену. Дорого пришлось заплатить и степнякам за амуницию и оружие людей, так как только у них все это и можно было купить. Но все это осталось позади, а сейчас на песок вышли тридцать бойцов, готовых драться до последнего.

Появление отряда воины на трибунах восприняли презрительным воем, свистом и хриплым рычащим смехом. Именно воины, так как горожане и вообще не имеющие отношения к армии на эту схватку приглашены не были: это было, так сказать, учебное пособие для солдат. На скамьях арены, способной уместить около пятидесяти тысяч зрителей, сейчас восседало ровно пять тысяч. Это были специально отобранные и присланные сюда представители армии, приготовившейся к броску на границе со степью. Здесь были и рядовые, и младшие командиры, и офицеры различного ранга, здесь же присутствовали и все тридцать пять командиров пикт.

Наконец вновь загрохотали барабаны, вторя им, включились в общий ритм трубы, и под эти ласкающие слух военным звуки распахнулись противоположные ворота, откуда вышли тридцать воинов-орков, облаченных в пластинчатые доспехи, вооруженных стандартными копьями и короткими пехотными мечами. Это были самые настоящие солдаты, привыкшие биться в общем строю, а не гуры, которые всегда бились на этой арене на потеху толпе, – неплохие бойцы, но одиночки, неспособные оценить красоты строя или применить его на практике: слишком малая их часть в прошлом проходила службу в армии. Эти были воинами, немалая часть из них была заслуженными ветеранами. Появление этих бойцов сопровождалось полным молчанием со стороны трибун, так как отношение к ним было неоднозначным: выказать презрение к бойцам, облаченным в стандартную амуницию траков, по праву считавшихся элитой пехоты Закурта, – значило выказать презрение к армии, в которой они все служили; ликовать при их появлении – вновь выказать неуважение к своим боевым товарищам, так как эти солдаты все были осуждены к смертной казни за те или иные преступления; выказать недовольство – можно навлечь на себя гнев Всевластного, так как это была его идея. Будь на трибунах гражданские – и какая-либо реакция последовала бы однозначно, но на зрительских местах сидели только представители армии, поэтому трибуны хранили молчание.

– Я что-то не припомню, чтобы зрители так тихо приветствовали появление отрядов бойцов.

– Все просто, Габба. Они не знают, как реагировать на это, да еще и в моем присутствии, – обнажив клыки в довольной ухмылке, заметил Всевластный, обращаясь к своему младшему брату.

– Понятно. Послушай, Гирдган, мне не показалась удачной эта твоя идея свести на арене твоих ветеранов и кучку этих людишек. Разве не видно, что твои воины сильно превосходят людей? Тебе стоило выставить хотя бы пятнадцать урукхай против тридцати людей.

– Во-первых, это не мои воины. Мои солдаты сейчас сидят на трибунах, а это отребье перестало иметь право именоваться солдатами Империи в тот момент, когда осмелилось совершить преступления, за которые все и были приговорены к смертной казни. У них нет никаких шансов вернуться в строй, потому что для армии они уже мертвы. Во-вторых, не уподобляйся тем, кто рассуждает с презрением в отношении будущего противника: именно чтобы стереть с их лиц презрительное выражение, я и выставил равное количество воинов при практически равном вооружении.

– Ты думаешь, что у людей есть какие-то шансы на победу?