Еретик

Главное, людей спасали от кары за первородный грех Адама помимо их на то воли, и более всего такое «Спасение» походило на внезапный выкуп ваших долгов. Вы приходите к ростовщику и узнаете, что все ваши расписки находятся у того, кто выкупил их по невероятно высокой цене — собственной кровью. Чувствовать себя Спасенным, зная о такой цене, мог бы только недоумок или негодяй.

Симон поворачивал этот тезис и так и эдак, но выходило одно: кровь Спасителя ложилась на всякого, кто корыстно решался использовать эту страшную жертву для спасения своей маленькой души. И это становилось новым долгом — тем более страшным, что расплатиться за него человеку было нечем.

Что ж, Симон видел, что постигает тех, на ком висит неоплаченный личный долг. Сначала они хорохорятся, затем строят из себя святош, начиная винить в том, что совесть болит, всех, кроме себя, а, в конце концов, обращают свой праведный гнев против первопричины — того, кто им занял.

— Чудовищно…

Если Симон верно понимал людей, то сначала «Спасенные» станут притеснять евреев и аравитян — тех, кто не откупался чужой кровью; тех, кто для них, как живой укор совести. А вот затем… затем они доберутся и до первопричины. И неизбежно кончат мятежом против каждого слова Спасителя — кем бы он ни был, и что бы им ни заповедал.

* * *

Когда Кифа прибыл в Кархедон, в гавани сгружались наемники — тысячами и тысячами, а все море было покрыто квадратными парусами. Все знали, что Александрия будет отдана врагу, а значит, не пройдет и нескольких дней, как Амр выведет захваченный у Византии флот в открытое море. И вот готовились к этой неизбежной морской схватке основательно.

— Мартина не видели? — ходил Кифа от одного должностного лица к другому. — Кто-нибудь знает, где святой отец Мартин?

Но перепуганные чиновники мало что могли сказать и беспокоились только о своей шкуре. Отозванные в Константинополь Валентином Аршакуни армянские легионы уже не защищали Кархедон, а потому всем заправляли итальянцы, а вокруг города рыскали разведывательные отряды гунна Кубратоса. И как теперь повернется расклад сил, не ведал никто.

Лишь спустя несколько часов, двигаясь от человека к человеку, Кифа отыскал-таки Мартина — в маленькой гостинице, нетрезвым, в компании полудюжины голых шлюх.

— Ки-ифа, — протянул первый кандидат в будущие Папы, — иди к нам.

Кифа лишь пожал плечами. Он знал, что Мартин кастрирован уже взрослым, а потому до сих пор тоскует по женскому телу, но смысла травить себя вот так, намеренно, не видел.

— Я привез ее.

Мартин вздрогнул и побледнел, а затем его глаза уставились куда-то вдаль, словно сквозь стены, и он сделал почти безразличный жест.

— Садись. Рассказывай.

— Я нашел дом, в котором они отсиживались, — сухо отчитался Кифа, — взял ее в последний миг и вывез последним кораблем.

— Какая она?

— Могу показать, — встал Кифа.

— Нет-нет, не надо, — выставил белые ладони вперед Мартин.

— Но она здесь, со мной, — упрямо сдвинул брови Кифа и толкнул дверь, — заведите ее!

Мартин открыл рот, а в следующий миг Елена зашла.

— Ты?! Мартин?! — опешила Царица Цариц.

Кифа непонимающе глянул на Елену, но та смотрела только на Мартина. А тот глотал воздух распахнутым ртом и отмахивался полной белой рукой.

— Уведите, — приказал Кифа.

Он уже понял, что лучше было Мартина послушать. А тем временем тот с трудом перевел дух и уставился на него.

— Ты заслужил наказание.

Кифа молча склонил голову.

— Поэтому именно ты ее и убьешь, — произнес Мартин.

— Как? — поднял взгляд Кифа. — Почему? Что…

— Елена уже не нужна.

Это было сказано так внятно и однозначно, что до Кифы дошло сразу. В глазах у него помутилось.

— Но почему? — хрипло выдавил он.

Мартин коротко и как-то зло хохотнул.

— Папа Иоанн пришел к выводу, что любая империя будет для нас чересчур опасна. У нас должна быть одна империя — Римская Католическая Церковь, — Мартин нетрезво рассмеялся, — но… в царстве педерастов женщины ни к чему.

Кифа стиснул зубы. Елена была в его руках, но вся польза от нее утекала сквозь пальцы, как песок. Он кивнул, развернулся, чтобы выйти и… все-таки обернулся.

— Но ведь я выполнил обещанное. Что с моей наградой?

Мартин поднял брови вверх и рассмеялся.

— Будет тебе награда, Кифа, будет! Все, как тебе обещали.

— Я стану основателем Церкви? — уточнил Кифа. — Первым Папой под тем именем, какое я указал?

— Станешь, — уверенно кивнул Мартин. — Архивы Империи в наших руках, так что я тебя даже Иеговой сделать могу.

Он булькнул, рассмеялся над этой своей удачной шуткой, а потом расхохотался — в голос, взахлеб, до истерики.

* * *

Коронация Констанса II, десятилетнего сына Грегории и покойного Костаса проходила в храме Святой Софии, и Мартина следила за каждой деталью сложного и длительного ритуала с вниманием загнанной в угол волчицы. Только этот десятилетний мальчик обеспечивал ей поддержку родичей снохи Грегории.

«Или уже нет?»