«Ремесла не знает…» — стукнуло в голове Симона, и в лицо тут же бросилась кровь. Это могла быть только высокопоставленная монашка или знатная матрона. Никому иному не ведать ремесла в Кархедоне не дозволялось.
— Это здесь недалеко, — показал направление старик, — солдатский бордель сразу за храмом Святого Грегория.
«Нет, это не может быть она… — глотнул Симон, развернулся и едва ли не бегом двинулся по залитой оранжевым светом улице обратно, к восточным воротам квартала. — Царицу Цариц невозможно засунуть в бордель…»
И он сам же понимал, что это все отговорки.
Амр и Менас ждали возвращения наместника Элефантины довольно долго. А они все говорили и говорили. Теодор все никак не мог поверить, что столь очевидная, только что бывшая в руках военная удача от него отвернулась. Но Амр думал о своем.
— Значит, я теперь преступник? И стою на земле врага?
— Да, — кивнул Менас. — Но теперь это неважно. Теодор напасть уже не рискнет.
Амр обернулся. Двенадцать тысяч евреев-добровольцев, наверное, со всех подконтрольных Элефантине земель, стояли прямо за тоненькой шеренгой Амра и ждали только одного — команды.
— Они не воины, — покачал головой Амр, — они такие же, как мои. Только доспехи красивые. И если Теодор это поймет…
— Я знаю Теодора, — презрительно рассмеялся Менас, — уж, поверь мне, он струсит.
Там, впереди что-то яростно крикнул Теодор, и командующие развернулись, а Моисей двинулся назад — строго по правилам, неторопливо, с чуть отстающими адъютантами по бокам.
— Ну, что?! — еще на приличном расстоянии крикнул Менас. — Что там?!
— Ты знаешь Теодора, — без эмоций отозвался еврей и подъехал ближе.
Менас прищурился.
— И все-таки, я не пойму, что произошло? Спасибо, конечно, за помощь, но почему ты их сюда привел?
Наместник Элефантины пожал плечами.
— Мне привезли перечень вопросов Кархедонского Собора. И я его внимательно прочитал.
Купец недовольно пыхнул.
— Так и я его читал. Что «Экстезис» не примут, и так было ясно. Нового-то ничего нет!
Старый еврей глянул на оранжевую полосу кометы над головой.
— Ты не видел уходящий имперский флот? Или ты не считаешь атаку на курейшитов чем-то новым?
— Все я видел, — досадливо отмахнулся Менас. — Но при чем здесь Собор?
Моисей покачал головой.
— Догмат о двух природах Спасителя это — война на уничтожение всех. Вообще всех. Ну, кроме ватиканских кастратов.
Купец растерянно хмыкнул.
— Ну-ка, объясни…
— Все просто, — без эмоций произнес еврей. — Те, для кого Христос — лишь человек, вроде Амра, теперь бунтовщики против Бога, то есть, враги. А те, для кого Христос — только Бог, вроде тебя, еретики, то есть предатели.
Менас непонимающе тряхнул головой.
— А где логика?
— А им не нужна логика, Менас, — покачал головой Моисей, — им нужно совсем другое. От курейшитов — Пролив. От евреев — Палестина. От армян — Кархедон. А от вас, Менас, — ваш Египет.
Купец потрясенно замер.
— И они уже начали — с курейшитов… — пробормотал он и тут же взял себя в руки. — Но мы еще посмотрим, кто кого! Ираклий напрасно думает, что мы это так оставим! Если он хочет войны, он ее получит!
Еврей покачал головой.
— Ираклий всегда был против этого, но силы неравны. Армяне уже давно проигрывают кастратам. Сам знаешь, разрушать намного легче, нежели строить.
Внимательно слушающий Амр недоверчиво хмыкнул.
— Но люди империи не поймут и не примут этот заумный догмат о двух природах. Разве может его понять кто-то, кроме философа?
— Да, люди его не поймут, — кивнул еврей, — но они его примут. Они его уже принимают.
— Но почему?! — одновременно вскинулись Амр и Менас.
— Потому что империя наполнена варварами. А для варвара догмат о двух природах и особенной роли Девы Марии означает одно: его принцесса, давно уже родившая Ираклию помазанника, может претендовать на роль первой Царицы империи.
— Это же резня… — потрясенно выдохнул купец, — хуже, чем при Фоке!
— Именно этого они и добиваются, — кивнул еврей.
Симон торопился, но площадь у храма Святого Грегория была битком забита, и он застрял. Съехавшиеся со всего Египта на праздник Нила монахи — даже язычники — теперь горячо обсуждали догмат о двух природах. Чем это обернется, понимали все.
— Варвары точно мятеж поднимут! — кричали одни.
— Он только кастратам и выгоден! — возбужденно гомонили другие. — Только у них Церковь по женской линии[48]
передают! Потому что своих детей нет…Симон лишь морщился и, раздвигая плечами потных монахов, прорывался к солдатскому борделю. Никто из этих возбужденных «теософов» не понимал главного: они проиграли ровно в тот миг, когда польстились на теософскую красоту «непорочного» зачатия Христа. А эта схема была кастратской изначально, ибо выводила за рамки теософии само мужское начало, а Спаситель представал итогом соединения женщины и априори бесполого «святого духа».
Когда людоед Аббас впервые услышал от Симона о непорочном зачатии, он перепугался насмерть, не за себя — за тех, кто на эту ловушку поддался.
— Вы в своем уме? Зачем вам брать на себя чужое проклятие?! Да еще кровное!!!