Ему хотелось что-то сказать, обнадежить, пообещать, что он вернется, но он не мог дать такого обещания, поэтому повернулся к Эвет, склонился и нежно поцеловал ее в лоб. Она напряженно сжалась, будто хотела скрыться от этого поцелуя.
Так и не найдя подходящих слов, Вивьен с тяжелым сердцем обошел дерево и направился прочь, чувствуя себя подлецом и обманщиком. Он не знал, послышалось ему это, или же воображение само достроило этот звук, но, когда он уходил, до него донесся тихий одинокий всхлип.
***
Происшествие в допросной заинтересовало Кантильена Лорана не на шутку, и он довольно долго осматривал тело Жанны и опрашивал всех, кто присутствовал при инциденте, выясняя каждую деталь. С Ренаром он разговаривал в последнюю очередь, и, казалось, если бы Гийом де Борд не изъявил непоколебимое желание присутствовать, этот расспрос мог продлиться до самого рассвета. Впрочем, разбирательство и без того закончилось лишь глубокой ночью. Лоран настаивал на том, что необходимо составить отчет, и неготовность Ренара выполнить это указание всколыхнуло новую волну расспросов.
Ренар был искренне благодарен, что архиепископ не слукавил, сказав, что замолвит за него слово перед Лораном: ему казалось, что иначе его могли вышвырнуть из рядов инквизиции тотчас же.
Наконец, когда все вопросы были решены, де Борд остался с Ренаром наедине и усталым взглядом посмотрел на него.
– Осталось последнее дело, которое мы не успели уладить, – наставническим тоном сказал он.
– Обыск в моем жилище, – понимающе кивнул Ренар, хотя чувствовал, что может рухнуть без чувств от усталости в любой момент. Голова у него гудела от напряжения, он с трудом ворочал языком после долгого и тяжелого разбирательства, и ему казалось, что все его волнения – да и все остальные чувства – отступили очень далеко.
Де Борд и сам устал не меньше. Взглянув на Ренара, он тяжело вздохнул и кивнул, соглашаясь с собственными мыслями.
– Впрочем, – сказал он, – полагаю, лучше будет сделать это при свете дня.
– Считаете, что темнота позволит некоторым моим тайнам остаться скрытыми? – безразлично спросил Ренар. Де Борд окинул его оценивающим взглядом.
– Тебя самого, похоже, совсем не страшит, что я могу мыслить таким образом.
– Мне нечего скрывать, Ваше Высокопреосвященство, – отозвался Ренар.
– Тем лучше, – кивнул де Борд. – И все же обыск я провести обязан.
– Я это понимаю, Ваше Высокопреосвященство.
Де Борд с трудом сдержал зевоту и потряс головой, чтобы освежить мысли.
– Тогда ты поймешь и то, что я собираюсь запереть тебя на эту ночь здесь.
Ренар невольно вспомнил, как Вивьен рассказывал ему о собственном заточении в келье перед казнью Рени, однако мысли эти быстро ушли прочь: в конце концов, сейчас он мог упасть и уснуть, где угодно.
– Разумеется, – вздохнул он.
– Тогда позволь тебя сопроводить, сын мой.
Возражать у Ренара не было никакого резона. Архиепископ в молчании довел его до нужной кельи и выставил у двери караульного. Молодой инквизитор почтительно кивнул де Борду на прощание и почти сразу же забылся сном на жесткой койке.
Поутру к нему снова явился архиепископ в сопровождении троих солдат. Двое из них состояли в его личном эскорте, третий служил при резиденции Лорана, Ренар помнил его – не раз встречал.
– Пора, – возвестил де Борд.
Ренар с готовностью кивнул и проследовал за архиепископом к собственному дому. Похоже, де Борд не терял времени даром этим утром, потому что, как выяснилось, дорогу до жилища Ренара он разузнать успел и, надо думать, как следует расспросил об образе жизни молодого инквизитора всех, кто мог видеть его в последнее время. Должно быть, именно этим объяснялось то, что явился де Борд в келью не с самым рассветом, а великодушно позволил своему недавнему спасителю как следует выспаться.
Оказавшись в своем доме, Ренар без слов понял, что присутствует при обыске не в качестве инквизитора, но в качестве подозреваемого. Рядом с ним молчаливой тенью стоял знакомый стражник и провожал взглядом каждое его движение. Вопреки предположениям Ренара, обыск длился необычайно долго. Де Борд участвовал в нем лично, приказывая своим людям перевернуть в доме молодого инквизитора все вверх дном, осмотреть едва ли не каждую щель в половицах. Одна из половых досок показалась архиепископу подозрительной, и он тут же приказал выломать ее.
Ренар стоял молча, не выказывая никаких переживаний. Единственным, что он испытывал, была неприязнь оттого, что кто-то позволяет себе так бесцеремонно и жестоко вторгаться в его жилище. Он не представлял себе, сколько часов де Борд методично проверял уголок за уголком в небольшом доме. Ренар порадовался тому, что не живет в большом особняке, иначе этот неустанный обыск мог бы растянуться на месяцы.