Еретик Жоффруа Валле

— Спасибо, что меня хотели сжечь, — сияла восторженными глазами Анжелика. — Иначе бы ты все время убегал и никогда не пришел ко мне.

За окнами дома свирепствовала стужа, а в уютной комнате у горящего очага возлюбленных убаюкивали волны живого тепла и волшебных слов.

— Я люблю тебя, Анжелика!

— Я люблю тебя, Жоффруа!

У них, о чем бы они ни говорили, круг неизменно замыкался на любви. Любовь оказывалась началом всего и одновременно концом. Любовь являлась и причиной и следствием. Любовь открывала все двери и в нужную минуту закрывала их. Не существовало на свете эталона вернее и точнее чем любовь.

— Это — в огонь, — говорил Жоффруа, просматривая листки задуманной им книги. — Господи, какую глупость я писал! Ты только послушай. Мне даже стыдно читать. «Нет у человека иной радости, покоя, блаженства, благополучия, кроме как в знании, порожденном разумом и сознанием…» Неужели я совсем недавно так думал? И самое удивительное, что именно ты навела меня на мысль, что я должен написать книгу. Мне казалось, что, написав ее, я вырасту в собственных глазах и совершу подвиг, достойный тебя.

— Разве любят за подвиги и красоту? — удивилась Анжелика.

— В огонь, в огонь, — приговаривал Жоффруа, кидая в очаг листки, исписанные тетеревиным пером.

Оставалось чужое, свое летело в огонь. Чужие мысли казались Жоффруа куда более возвышенными и точными, чем свои.

— Я не создан для того, чтобы учить других и искоренять пороки, — убеждал себя Жоффруа. — Я создан, чтобы любить. Только в любви к тебе я ощутил истинную полноту жизни. Я люблю тебя, Анжелика.

— Женщину, которой нет? — грустно улыбалась она.

— Ты была, есть и будешь всегда.

— Увы, меня сожгли. Я теперь даже не знаю, как меня зовут. А ты связан узами церковного брака с другой. Нам не суждено быть вместе, чужому мужу и сгоревшей ведьме.

— Мы обманули судьбу, — целовал он ее пальцы. — Мы вместе назло всем.

— Почему мир устроен так несправедливо, Жоффруа? Мы вместе и не можем быть вместе. Сандреза любит Базиля, а он бежит от нее.

— Я думаю, Анжелика, что любовь — это отсутствие пресыщения, — вслух размышлял Жоффруа. — Мы дышим воздухом и никогда не пресыщаемся им. Но если что-то начинает пресыщать нас, значит, мы перестаем любить. Любовь — вечная жажда. Нынешний Папа Римский не видит в любви ничего, кроме греха. Говорят, однажды он приказал заковать вплотную друг к другу двух влюбленных и бросить их в камеру. Через некоторое время юноша и девушка прониклись взаимной ненавистью. Они более чем пресытились своей близостью, они не могли двинуться, чтобы не причинить друг другу боль.

— Я хотела бы, Жоффруа, чтобы меня навсегда приковали к тебе цепью.

— Анжелика, ты сама не понимаешь, что говоришь!

— Понимаю. Но я все время боюсь, что ты снова уйдешь от меня.

— Не уйду! Я люблю тебя!

— Ты так прекрасен, Жоффруа, что в тебя влюбляются не только женщины. Ты видел, какими восторженными глазами смотрят на тебя Базиль, Клод и Раймон?

— Они настоящие друзья, — соглашался Жоффруа. — Хотя в головах у них полнейшая каша. Они живут целиком в сфере тех представлений, которые им вбили с детства. Для чего тогда книги, если в них не заглядывать? Для чего мышление, если им не пользоваться? Для чего уши, если не слышать, и глаза, если ими не видеть?

— Ты несправедлив к нашим друзьям, — возражала Анжелика. — За последнее время с твоей помощью они многое узнали.

— Что они узнали?! — раздражался Жоффруа. — Из океана великих имен, идей, знаний и открытий они едва зачерпнули по чайной ложке.

— Но посмотри, как они тебя слушают, — убеждала Анжелика. — Как хотят приблизиться к тебе.

Они и впрямь завороженно слушали Жоффруа. Они ничего не знали о Птолемее, создавшем единую звездную схему мира, и о Копернике, доказавшем, что Птолемей кое в чем ошибся. Они ничего не знали о Васко да Гама, проложившем морской путь из Европы в Южную Азию; о Христофоре Колумбе, открывшем Америку; они ничего не знали ни о Рафаэле, ни о Микеланджело, ни о Леонардо да Винчи. Их память сияла такой первозданной чистотой, будто они только что родились.

Но друзья жаждали узнать обо всем, что знал Жоффруа. Они верили ему и готовы были идти за ним хоть на край света. Оказалось, шпага и деньги не самое могущественное в этом мире. Выше всего оказалась мысль.

А срок ультиматума королевы подходил к концу. На третий день Сандреза упала в ноги Екатерине Медичи и расплакалась.

— Мадам, — искренне рыдала Сандреза, — он обесчестил меня.

— Кто? — удивилась королева.

— Капитан Жерар де Жийю, — сквозь слезы выдавила Сандреза. — У меня не хватило сил защитить себя.

Расчет Сандрезы был прост. Она надеялась, что старая королева не простит капитану подобного. А если так, то решатся сразу две проблемы: исчезнет навязчивый поклонник и не достигнет цели угроза, которую он высказал в адрес Базиля.

XIV. Берегись любящей