Эрих и школьная радиостудия

— Ну, голова на плечах у меня все-таки есть. Я читаю газеты, вижу вас на демонстрациях, гляжу на ваши витрины, что вы там пишете… Как раз на нашем углу висит одна…

— Это витрина Хельмута, — заметил Юрген Петеру. — Что там сейчас висит? Ах, да, — картина, изображающая американскую войну в Корее. Мы повесили ее, потому что ненавидим войну и хотим мира. Разве вы за войну?

— Нет, разумеется, нет, — ответил господин Хаане. — Кто же будет таким безумцем, чтобы желать войны! Но я стараюсь не быть пристрастным, я пытаюсь понять обе стороны, а вас приучают к односторонней политике.

— Если на одной стороне война, а на другой мир, я даже понимать не хочу поджигателей войны, я встану на сторону мира, и все, — сказал Юрген. — Мы, ребята, тоже имеем на это право: нам нужен мир, чтобы учиться и работать.

Господин Хаане отмахнулся.

— Это все только фразы, которые вам внушили.

На скулах Петера выступили два красных пятна. Его глаза снова стали метать искры.

— Вы с-совсем не беспристрастны, господин Хаане, — возразил он почти сердито. — Вы судите о нас, не з-зная о нас т-толком, а это, по-моему, оч-чень нехорошо с в-вашей стороны. Я хочу п-предложить вам вот что: мы пригласили всех родителей на вторник, на нашу первую п-передачу; приходите вы тоже. Приходите часов в д-девять, мы покажем вам нашу пионерскую комнату, наши стенгазеты и в-вообще всю н-нашу работу. А вот когда вы все это увидите, можно нам еще раз поговорить с вами?

— Ты очень самоуверен, мой мальчик, — укоризненно сказал господин Хаане. — Разве пионеров учат так мало уважать родителей?

— П-пионеров учат верить в то, что наши род-дители желают нам т-только добра, — ответил Петер, и его слова прозвучали действительно торжественно.

Десять минут спустя господин Хаане сказал, что, если он сумеет освободиться, он, возможно, придет в школу во вторник.

И ребята ушли от него успокоенные.

Когда у человека не хватает винтика

В понедельник все еще стояла теплая погода, но старик Макелау, который сидел на скамейке у дома № 39 по Гартенштрассе и нежился на солнышке, время от времени озабоченно окидывал взглядом небо и каждый раз морщился.

— Вечером будет дождь; ногу так и ломит, — бормотал он; однако никто не обращал внимания на его слова.

В четверть третьего из ворот дома вышел Стефан. Он зажмурился от солнца, глубоко вздохнул и от избытка веселья и жизнерадостности высоко подпрыгнул на месте. Мальчики и девочки, пускавшие перед домом волчки, поглядели на него, разинув рот. Стефан показал им длинный нос и сам повертелся несколько раз, как волчок, да так, что дети, смеясь, захлопали в ладоши. Затем он засунул в рот палец и трижды громко и пронзительно свистнул. В третий раз он еще добавил искусную руладу, равной которой вы не услышали бы во всем городе. Стефан славился среди ребят художественным свистом.

Эта рулада вызвала сразу два легких движения. Слева от ворот, в окне нижнего этажа, где жил хозяин дома Либгезихт, шевельнулась занавеска, а в одном из окон второго этажа появились две встрепанные темноволосые головы. То были Рената и Вальтер, дети печатника Вегенера.

— Пошли! — крикнул Стефан и поманил их рукой. Он очень спешил. Бросив в сторону беглый взгляд, мальчик заметил, что прервал послеобеденный сон домохозяина и что Либгезихт уже перебрасывает через плечо подтяжки.

Голова Петушка исчезла. Очевидно, он поглядел на часы. Высунувшись снова в окно, Петушок воскликнул:

— Слушай, еще нет половины! Я должен сперва покончить с уроками.

— Вот вы всегда так! Ну, я пойду один!

Стефан еще раз махнул им рукой и умчался, правда, не так быстро, как Эмиль Затопек, даже не так быстро, как Юрген или Бимбо, но во всяком случае достаточно быстро, чтобы стать недосягаемым для хозяина дома, как раз в эту минуту открывавшего окно и злобно ругавшегося. Но так как поймать Стефана он уже не мог, то отогнал подальше от дома всех остальных ребятишек, хотя они и не думали свистеть.

Стефан побежал по Гартенштрассе, мимо табачного магазина вдовы Хессельман, в витрине которого стоял забавный мальчик в форме рассыльного, без устали кивавший головой, мимо большой фабрики деревянной тары, где гудели моторы и визжали пилы… Но сегодня Стефан ни к чему не прислушивался. Слегка наклонившись влево, он описал изящную кривую на углу, возле лавки зеленщика Крака, и чуть не сшиб с ног какого-то почтенного господина, который спокойно прогуливался по тротуару. То был отставной советник министерства народного просвещения Флюгге, столь грубо и неожиданно выведенный Стефаном из раздумья. Его брови неодобрительно приподнялись, но, принимая во внимание чудесный весенний день, советник ограничился тем, что крикнул вслед мальчику:

— На бегу надо рот закрывать, дружок!