Эркюль Пуаро

Следующей ночью была тревога, кто-то оказался в комнате древностей. Выяснилось, однако, что ничего не пропало. Для меня интересно то, что, когда туда пришел доктор Лейднер, он обнаружил, что отец Лавиньи уже там. Отец Лавиньи говорит, что он заметил свет. Но опять-таки это только по его словам.

Я начинаю проявлять интерес к отцу Лавиньи. Накануне, когда я высказал предположение, что отец Лавиньи может быть Фредериком Боснером, доктор Лейднер с пренебрежением отнесся к этой мысли. Он сказал, что отец Лавиньи известный человек. Я развиваю предположение: Фредерик Боснер, у которого было почти двадцать лет, чтобы сделать карьеру под новым именем, вполне мог стать к настоящему времени известным человеком! Но все равно, я не думаю, что он провел этот промежуток времени в религиозной общине. Напрашивается гораздо более простое объяснение.

Знал кто-нибудь в экспедиции отца Лавиньи в лицо до его появления? Очевидно – нет. Тогда почему бы кто-то не мог выдать себя за отца Лавиньи? Я установил, что в Карфаген была послана телеграмма о неожиданной болезни доктора Берда, который должен был ехать с экспедицией. Перехватить телеграмму, что может быть проще? Что касается работы, то второго эпиграфиста в экспедиции не было... Кое в чем разбираясь, сообразительный человек мог легко пустить пыль в глаза. К тому же до сего времени таблеток и надписей попадалось мало, и, как я понял, прочтения отца Лавиньи воспринимались как несколько необычные. Было похоже, что отец Лавиньи – самозванец. Но Фредерик ли он Боснер?

Ничто этого не подтверждало. Представлялось, что истину следует искать в другом направлении.

У меня с отцом Лавиньи состоялся продолжительный разговор. Я верующий католик и знаю многих священников и членов религиозных общин. Отец Лавиньи поразил меня тем, что не вполне соответствовал своей роли. Но с другой стороны, он поразил меня осведомленностью совсем другого свойства. Я насмотрелся людей такого типа, но они отнюдь не были членами религиозных общин.

Я начал рассылать телеграммы.

А потом, сама того не ведая, сестра Лезеран дала мне ключ к разгадке. Мы осматривали золотые украшения в комнате древностей, и она упомянула о кусочке воска, приклеившемся к золотой чаше. Я говорю: «Воск?» – и отец Лавиньи сказал: «Воск?» и его тона было достаточно! Я моментально понял, что он здесь делал.

И тут он обратился прямо к доктору Лейднеру.

– Сожалею, но должен сказать, – тут он сделал большую паузу, – должен сказать, что золотая чаша в комнате древностей, золотой кинжал, украшения для волос и ряд других вещей – не подлинные найденные вами предметы. Это искусная гальванопластика. Отец Лавиньи, как только что выяснилось из последнего ответа на мои телеграммы, не кто иной, как Рауль Менье, по данным французской полиции, один из наиболее ловких воров. Он специализировался на кражах из музеев objets d'art[116] и тому подобного. Совместно с ним действует Али Юсуф, полутурок, первоклассный ювелир. Наше первое знакомство состоялось, когда в Лувре обнаружили подделки вместо подлинников. Было установлено, что доступ к этим предметам имели при посещении Лувра довольно известные археологи, которых директор в лицо не знал. А когда принялись наводить справки, оказалось, что эти известные археологи не посещали Лувра в соответствующее время.

Я узнал, что, когда пришла ваша телеграмма, Менье был в Тунисе, готовился совершить кражу у святых отцов. Отец Лавиньи был нездоров и вынужден был отказаться от поездки, но Менье удалось перехватить его телеграмму и заменить другой с принятием приглашения. Он был при этом в полной безопасности. Даже если бы монахи прочитали про него в какой-нибудь газете (сама по себе вещь маловероятная), они бы просто подумали, что газеты, как это часто случается, неправильно информированы.

Менье и его сообщник прибыли. Последнего видели, когда он производил разведку комнаты древностей снаружи. Идея такова: отец Лавиньи снимает восковые слепки. Али потом делает искусные дубликаты. Всегда найдутся коллекционеры, которые заплатят как следует за подлинные древности и не будут задавать лишних вопросов. Отец Лавиньи осуществляет замену подлинных предметов по возможности ночью.

И нет сомнения в том, чем он занимался, когда миссис Лейднер услышала его и забила тревогу. Что ему оставалось делать? Он наскоро сочиняет историю о том, что заметил свет в комнате древностей.