Эркюль Пуаро

А она-то его припомнила. «Да ведь это Лэнскомб!» – сказала мисс и, кажется, была рада увидеться с ним. Да что говорить, в старые времена все они любили его, а он, когда в доме устраивали званый обед, всегда оставлял им что-нибудь вкусненькое. Всем им был близок старый Лэнскомб, а теперь... Молодое поколение, в котором он толком никого не различает, видит в нем лишь старого, прижившегося в доме слугу. «Сплошь чужая компания, – подумал он, когда они явились на похороны, – и притом не бог весть какая компания».

Другое дело миссис Лео. После женитьбы мистера Лео они часто приезжали сюда. Милая была леди миссис Лео, настоящая дама. Одевалась и причесывалась как подобает. И выглядела соответственно. Хозяин всегда ее любил. Жаль, что у нее и мистера Лео не было детей...

Лэнскомб встрепенулся: что это он размечтался о старине, когда еще полно дел? Он, горничная Джанет и кухарка Марджори присутствовали только на заупокойной службе в церкви и в крематорий не поехали, вернулись в дом, чтобы поднять жалюзи и приготовить ланч. Ланч, в общем-то, будет холодным: ветчина, цыплята, язык и салат, потом лимонное суфле и яблочный торт. Но прежде всего – горячий суп. Пожалуй, стоит пойти и посмотреть, как идут дела у Марджори, потому что ждать осталось совсем недолго.

Лэнскомб зашаркал через комнату. Глаза его равнодушно скользнули по портрету над камином, написанному в пару тому, что висел в зеленой гостиной. Прекрасно выписанный белый шелк и жемчуга. Женщина же, на которой все это красовалось, не выглядела и вполовину так импозантно. Собственно говоря, и смотреть особенно было не на что: кроткое личико, губки бантиком, прямой пробор в волосах. В покойной миссис Корнелиус Абернети примечательным было только одно: ее имя – Корали. Ведь и сейчас, спустя шестьдесят лет после своего появления, мозольный пластырь «Коралл» и одноименный крем для ног шли нарасхват. Никто не мог сказать, что же так нравилось в них публике, но как раз они позволили выстроить этот неоготический особняк, разбить прилегающий к нему обширный сад и выплачивать доход семерым детям, а Ричарду Абернети три дня назад скончаться очень богатым человеком.

II

Лэнскомб заглянул в кухню со словами строгого наказа, но кухарка Марджори только отмахнулась. Ей было всего двадцать семь лет, и она постоянно раздражала Лэнскомба своим несоответствием его представлениям о настоящей кухарке. У нее не было ни столь необходимой солидности, ни должного понимания его, Лэнскомба, положения в доме. Сам дом она нередко непочтительно именовала «старым мавзолеем», а по поводу огромных кухни, буфетной и кладовки ворчала, что «дня не хватит, чтобы обойти все это». Марджори служила в Эндерби-холле два года и не уходила только потому, что, во-первых, было хорошее жалованье, а, во-вторых, потому, что мистер Абернети по-настоящему ценил ее стряпню. Готовила она действительно превосходно. Пожилая горничная Джанет, подкреплявшаяся сейчас чаем возле кухонного стола, обычно, несмотря на вечные ядовитые перебранки с Лэнскомбом, вступала с ним в союз против молодого поколения – то бишь против Марджори. Еще в кухне была миссис Джекс, приходившая «подсобить» в случае необходимости, – она явно наслаждалась всей этой похоронной суетой.

– Все было шикарно, – рассказывала она, благопристойно шмыгая носом и наливая себе другую чашку. – Девятнадцать автомобилей, и церковь почти полная, и священник служил, по-моему, просто великолепно. К тому же такая прекрасная погода. Ах, бедный, милый мистер Абернети! Теперь таких людей почти не осталось. А как все его уважали!

Со двора раздался звук клаксона и шум подъезжающей автомашины. Миссис Джекс поспешно поставила чашку и сказала:

– А вот и они.

Марджори прибавила огня на газовой плите под большой кастрюлей с куриным супом. Старинный же кухонный очаг, огромный, холодный и праздный, стоял как памятник былому величию.

Машины подъезжали одна за другой. Из них выходили люди в черном и неуверенным шагом шли через холл в просторную зеленую гостиную. Там в камине пылал огонь – дань первым осенним холодным дням и хоть какое-то утешение в леденящей душу церемонии похорон.

Лэнскомб внес в гостиную серебряный поднос, уставленный рюмками с хересом.

Мистер Энтвисл, ведущий партнер старой и уважаемой фирмы «Боллард, Энтвисл, Энтвисл и Боллард», стоял у камина, грея спину. С рюмкой хереса в руках он окидывал собравшихся проницательным взглядом юриста. Не всех он знал лично, а знакомство перед отъездом на похороны было торопливым и небрежным.

Обратив прежде всего внимание на Лэнскомба, мистер Энтвисл подумал: «Бедный старик здорово сдал, ему ведь, пожалуй, за восемьдесят. У него будет приличная ежегодная пенсия, так что ему-то беспокоиться не о чем. Таких слуг, как он, нынче нет. Теперь люди и понятия не имеют о старой вышколенной прислуге, обходятся домработницами и приходящими няньками. Грустный мир! Пожалуй, оно и хорошо, что бедняга Ричард не дожил свой век. Ради чего ему было жить?»