Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

– Теперь вы утверждаете, что по плану три убийства должны были произойти в шесть?

– Да, без четверти семь все уже должно было быть кончено, чтобы я могла добраться до «Плезантс» к половине восьмого.

– В таком случае у меня есть еще один вопрос, мадемуазель. Почему по плану после смерти Харриет, Иды и Ричарда, а также после того, как вы покинули отель, должен был пройти целый час, и только тогда мистер Кидд мог положить записку на стойку портье? Почему этого нельзя было сделать, к примеру, в четверть восьмого или даже в половине? Почему в восемь?

Дженни отпрянула, словно от удара.

– А почему не в восемь? – с вызовом спросила она. – Зачем спешить, почему бы и не подождать?

– Глупые вопросы вы задаете, мистер Пуаро, – подхватил Сэмюэл Кидд.

– Вот именно, мадемуазель, к чему спешить, – полностью с вами согласен. Но тогда нам придется задать себе другой вопрос – а зачем вообще нужна записка? Почему не подождать, когда горничные отеля сами найдут трупы на следующее утро? Дженни? Не смотрите на Сэмюэла Кидда. Смотрите на Эркюля Пуаро! Отвечайте на мой вопрос.

– Я… я не знаю! Может быть, Ричард…

– Нет! Не может быть Ричард! – Голос Пуаро заглушил ее слова. – Если вы не хотите отвечать на мой вопрос, позвольте мне самому это сделать. Вы велели мистеру Кидду положить записку на стойку сразу после восьми потому, что по плану убийства должны были казаться совершенными сразу после восьми!

Пуаро снова повернулся к онемевшей от изумления публике: люди слушали, широко раскрыв глаза.

– Давайте вспомним о чае, который был заказан и подан в номер 317 – комнату Иды Грэнсбери. Давайте представим, что три наши добровольные жертвы, озадаченные отсутствием Дженни Хоббс, не знали, что делать дальше, и пошли в комнату Иды, чтобы посовещаться. Кэтчпул, если бы вы решились рассчитаться своей жизнью за совершенный некогда грех, стали бы вы непосредственно перед этим заказывать чай с булочками?

– Нет. Я бы так нервничал, что и куска не смог бы проглотить.

– Возможно, наше палаческое трио решило, что стоящая перед ними задача потребует много сил, и решило подкрепиться, – продолжал свои размышления Пуаро. – Затем, когда еду принесли, они все же не смогли есть. Тогда куда же исчезла вся еда?

– Вы меня спрашиваете? – сказала Дженни. – К сожалению, я не знаю, меня ведь там не было.

– Вернемся к времени совершения убийств, – сказал Пуаро. – По мнению полицейского врача, все три смерти имели место между четырьмя и половиной девятого. Показания свидетелей позднее сузили этот период с семи пятнадцати до восьми десяти. Eh bien, займемся показаниями свидетелей. Официант Рафаль Бобак видел всех трех жертв живыми, когда в четверть восьмого приносил в номер 317 чай, а Томас Бригнелл видел Ричарда Негуса живым в половине восьмого, в фойе отеля, где тот похвалил его работу, попросил записать чай с булочками на его счет и заказал шерри. Поэтому кажется очевидным, что ни одно убийство не совершилось до семи пятнадцати, а Ричард Негус не мог умереть раньше половины восьмого.

Однако есть целый набор деталей, которые нарушают целостность этой картины. Во-первых, исчезновение еды, которую, как мы знаем, не тронули Харриет Сиппель, Ида Грэнсбери и Ричард Негус. Не могу поверить, чтобы человек, которому впервые в жизни предстоит совершить убийство, мог перед этим подкрепляться чаем с булочками. Так зачем заказывать еду, которую ты не собираешься есть, как не для того, чтобы продемонстрировать свидетелям, что ты еще жив в определенную минуту? А зачем нашим жертвам было необходимо, чтобы их видели живыми в определенное время? Мне приходит в голову лишь одно объяснение, не противоречащее истории Дженни Хоббс: если бы наши заговорщики каким-то образом узнали, что у Нэнси Дьюкейн нет верного алиби на время с семи пятнадцати до восьми пятнадцати, они могли бы хотеть, чтобы убийства казались совершенными именно в это время. Но у Нэнси Дьюкейн есть очень надежное алиби именно на это время, не так ли, леди Уоллес?

Луиза поднялась на ноги.

– Да, есть. Она была со мной и с моим мужем примерно до десяти часов в тот вечер, мы вместе обедали.

– Merci beaucoup, madame. Alors[53], я вижу лишь одну причину, по которой так важно создать впечатление, будто все три смерти произошли между семью пятнадцатью и восемью часами вечера: именно на это время у Дженни Хоббс есть неопровержимое алиби. Я, Эркюль Пуаро, абсолютно точно знаю, что она не могла быть в отеле «Блоксхэм» в это время. Она была со мной в кофейне «Плезантс» с семи двадцати пяти до семи пятидесяти, а я уже говорил о том, сколько времени необходимо на дорогу… Сложив вместе все факты и прибавив к ним мою убежденность в том, что убийства не были совершены между семью пятнадцатью и девятью пятнадцатью, я начинаю задаваться вопросом: зачем лезть из кожи вон, убеждая всех в том, что Дженни Хоббс не могла совершить этих убийств, если она на самом деле их не совершала?

Дженни вскочила со стула.

– Я никого не убивала! Клянусь! Конечно, они умерли между семью пятнадцатью и восемью, – это ясно всем, кроме вас!