Ермак

Они долго плясали на берегу, посылая проклятия вслед уплывшим стругам. Другие толковали, что, может быть, эти чужеземцы сами родственники богам — раз не боятся есть пищу, приготовленную для жертвоприношений. И соглашались все, что держаться от них нужно подальше! Хотя некоторые, рассчитывавшие полакомиться на молении, добавляли — и убивать, ежели будет такая возможность.

Не ведая, какое осиное гнездо они разворошили, казаки уходили к Иртышу. Река несла их суденышки стремительно, но весть о том, что казаки ограбили главное святилище и оставили богов голодными, облетела становища остяков.

— Голодные боги будут мстить нам. Они не пошлют нам рыбы — чем жить будем? — подзуживали соплеменников шаманы.

В каждом народе есть горячие головы! И когда стремительный Иртыш вынес казачьи струги из устья Рачи и прибил к высокому берегу на обрыве, их ждала засада.

Несколько десятков остяков разом швырнули в казаков железные крючья на веревках, попытались схватить гребцов длинными баграми.

Вероятно, так они ловили в этих местах рыбу, а теперь вот, по наущению шаманов, попытались поймать чужеземцев.

— Ах вы сукины дети! — закричал казак, хватаясь за плечо, — у его армяка крюком вырвало здоровенный клок. — А вот я вас!

Свесившись с обрыва, быстроглазые крючники норовили подцепить лежащие в струге тюки с мягкой рухлядью.

— Видал, чо делают! Эдак ведь они всех проезжающих ограбляют!

— Целься! Пали!

Струг грохнул бортом, сменив его, грохнул бортом и второй: сделав круг, казаки разрядили рушницы и по второму борту.

Крючники, побросав воровские снасти, разбежались.

Струги пошли мимо обрыва, и чуть дальше казаки увидели остяцкое поселение, где царила полная паника. Женщины метались по берегу, звали детей. Кто-то тащил нехитрый скарб в лес.

— Да полно вам! Дурачки! Что вы испужались?! — Казаки медленно, чтобы лишний раз не пугать людей, вылезли на берег. Разожгли костер. Наварили щербы. Мало-помалу к костру стали подходить любопытные детишки. Их никто не пугал. Самым храбрым отсыпали бисера... К вечеру в стойбище вернулись все. Не чиня никому зла, казаки переночевали, поклонились хозяевам и поплыли дальше.

— Все врут шаманы! Это хорошие люди! — решили помилованные крючники.

— Они едят жертвенную пищу, потому что их бог сильнее наших и наших богов не боится!

Это было общим мнением.

— Надо собирать ясак и вести в Кашлык.

Это было общим решением!

Струги Пана и Мещеряка выгребли против течения, и наконец казаки увидали знакомые берега Тобола. Они причалили к Карачину-острову — но там никого не было.

— Неужто ушли на Русь?

— Да Бог с вами! По такому пути!

— Может, их Кучумка пленил?..

— Да ты чо? Тут бы такая сражения была!

Налегая на весла, погнали к Сибири-городу. И еще

издали увидели поновленные башни и копошащихся на стенах казаков.

— Чего вы из лагеря ушли? — еще не поздравствовавшись, спросил Мещеряк, обнимая на мостках Ермака.

— Да затопило все землянки! Вода нас, как мышей, выгнала, — смеялся атаман. — Ну, слава Богу, живы!..

Эва! — сказал Пан. — А ты, батька, пристарел. Бороду-то табе сединой вдарило.

— Таки мои годы! — улыбаясь, сказал атаман.

Ничо! — утешил Мещеряк. — Седина бобра не портит...

— Да... У бобра шкура добра! — смеялся Ермак, радуясь возвращению ясашного похода как обретению потерянных детей своих. — Ну, слава Богу! А видать, и нам, детушки, досталось. Вон и у вас в чубах мороз...

И тут оба атамана словно впервые увидали, что и у них головы тронула седина.

— Сколь казаков потеряли? — спросил Ермак.

— Половину, — потупились атаманы. — Прости, батька. Не сберегли.

— Что поделать! — вздохнул Ермак. — Судьба наша такая. Спасибо вам — без припасов ваших пропали бы мы тута. Спасибо.

Печорский ход

С годами приходит умение слушать. Молодые все больше говорят, а старые больше слушают. Ермак с годами стал совсем молчалив. Молчалив, да не угрюм, просто умел слушать. Так что человек малознакомый, а то и плохо язык знающий, старался все ему растолковать, разобъяснить. Ермак никогда не перебивал, иногда только вставит слово-два, спросит и опять слушает. Потому и шли к нему в землянку разные люди, и всех здесь принимали ровно, приветливо.

Какое-никакое угощение на стол ставили: то строганинку, то медку с кипяточком... Да шли-то не за угощением, а за лаской и разговором. Особенно тянулись к Ермаку сибирские лесные люди, с которыми он искреннюю дружбу водил, а те почитали его за отца, за старшего.

— А что, Бояр, — спрашивал Ермак, сидя в одной рубахе и шароварах, по-степному поджав под себя босую ногу. — Я так полагаю, что назад нам через Камень пройти будет тяжело... Против течения выгребать придется.

— Шибко тяжело, — соглашался Бояр, ради натопленной печи совсем без рубахи, в одних меховых штанах и торбасах. — В гору струги тащить шибко трудно. А ты и не ходи! Другой дорогой ходи... Дорог много! Ты по Иртышу ходи, потом по Оби ходи все вниз, нигде грести не надо...

— Ну-ко, ну-ко... — Ермак стряхивал со стола невидимые крошки и на выскобленной столешнице наносил рисунок угольком. — Вот, стало быть, мы... А вот эдак пришли... и назад дорога тут тяжелая.