Через реку переправлялись, молясь Богородице, чтобы предательский темный лед простоял хоть ночку. Шли со всеми опасениями: напольная сторона была издавна степной, казачьей, потому от Рязани ею и пошли. Здесь у Рязани кончились все подорожные бумаги, и всякий разъезд московский мог чинить казакам преграды, иди они высокой береговой стороной.
Неприятно это все было Ермаку. Отвык он жить воровским способом. Не один десяток лет был казаком служилым, а тут вот незаметно да непонятно, а опять оказался на волчьем казачьем положении. Конечно, вряд ли какой воевода отважился бы вступить в схватку с двумя сотнями казаков, до зубов вооруженных и закаленных в многолетних боях с поляками, но пальнуть наудачу мог. И атаман понимал, что ему любое столкновение, которое потом в донесениях распишут как великую битву, ни к чему. Он и казакам заказал свое имя называть, вернувшись к старому степному — Токмак.
Токмак и Токмак — а там понимай кто: казак ли, татарин. Никто и спрашивать не решится, куда идет отряд.
Потому и переправляться решили у самого Ельца. И была та переправа опасной.
Спасибо, ночь была лунная, ясная... Обвязавшись веревками, щупая полыньи и промоины шестами, далеко друг от друга пошли через реку пять человек.
На всякий случай оставшиеся держали запаленными фитили у рушниц — кто знает, может, на том берегу казаков ждет неведомая засада. Хоть москали, хоть татары — захватят, а потом разбирайся.
Растянувшись в две цепочки, первые казаки пометили веревками края переправы, и отряд по одному, по два человека, спешившись и держа коней в длинном поводу, перетянулся на высокий елецкий берег. Последние шли уже на восходе.
Замыкающими шли Ермак и самый молодой атаман Черкас.
Еще прошлым летом прилип к Ермаку этот молодой казак. Был он откуда-то с низов. Расспрашивать было у казаков не принято, но из разговоров Ермак догадался, что побывал Черкас еще мальчишкой в Запорожье, был и в Крыму полонянником, бежал. Что вся родова его не то погибла, не то рассеялась, а жил он с родителями под Бахмутом...
Частенько смотрел Ермак на то, как Черкас ловко сидит в седле, как разумно и толково командуем двумя десятками своих казаков, среди которых были и много его старше, но слушались ради уважения к уму и храбрости.
«Эх! — думал атаман. — Кабы мои-то живы были... Вот такие бы сейчас были...»
Потому и теплилось в нем отцовская любовь к этому статному казаку — даром что черкасу... На низу каждый второй наполовину черкас. Вон и у Черкашенина отец черкас был, а выбрал Круг его войсковым атаманом. Круг выбирает не по родовитости, а по достоинству. Может, когда и Черкас в атаманы выйдет. Хотя тяжкая это доля — быть атаманом!
Лед трещал и прогибался. Под берегом уже темнели промоины.
— Ну что, сынок! — сказал Ермак, приободрясь. — Давай по-казачьи!
Они были последними и потому могли себе позволить этот пустячный по сравнению со всеми остальными опасностями риск.
Черкас улыбнулся и, распустив повод, отъехал от Ермака саженей на пятнадцать.
— Айда! — крикнул он, хлестнув коня камчой. Усталый от двух месяцев дороги, голодный конь с трудом поднялся в галоп, но разошелся, чуя опасность, и вылетел на лед во весь мах.
Страшно гикнув, сорвался на лед и Ермак. По-молодому привстав на стременах и нависая над шеей коня, он птицей перелетел через реку. У самого берега конь провалился задними ногами, но рванул на передних и вынес всадника на каменную осыпь. Черкас уже оглаживал коня, сияя ослепительной белозубой улыбкой.
— Ну вот! — сказал Ермак. — Полно, братцы, нам крушиться! Скоро дома будем.
Высоко на стене деревянного острога забухала сапогами стража. Полыхнул раздуваемый пушкарем фитиль.
— Кто такие? — крикнули со стены.
— Свои! — ответил Ермак. — Служилые казаки. Из Пскова ворочаемся.
К удивлению атамана, со стены не спросили грамоту, а успокоенно сказали:
— Ступайте в посад. По правой стене объезжайте, как раз и ладно будет.
— Чегой вы припозднилися? Ваших в степь сколь прошло.
Стражники доверчиво вылезли на стены, высовывались из бойниц.
— А правда, что Черкашенина убили? — спросил освещенный пламенем фитиля пушкарь.
— Правда! — сказал Ермак. — Мы его и привезли в Старую Рязань.
— Жалко! — пожалели на стене. — Хороший был атаман. Я с ним на Азов ходил.
— Ты городовой, что ли? — спросил Ермак.
— Городовой казак Елецкой сотни, — ответил пушкарь. — А вы-то чьи?
— Всякие, — уклонился Ермак.
— Ну и ладно, — не стал расспрашивать городовой казак. — Елец — всем ворам отец. Только вы чего-то с Поля пришли, будто крымцы. В казаки-то от нас идут...
— Да и мы уйдем. Вот струги добудем да и поплывем на Низы. Не слыхал, струги у вас никто не ладит?..
— Как не ладит! Мы в Ельце все могем!
— А есть струги на продажу?