Читаем Ермак полностью

Петро Полетай поднял голову и продолжал с горечью:

— Видели мы своими очами — горят понизовые станицы. Дети и женки плачут… Вот полоняник скажет, кто сюда жалует!

Сильные руки подхватили татарина и вытолкнули на видное место.

— Сказывай, шакал, кто на Русь идет?

Татарин съежился, как под ударами хлестких бичей. Заговорил быстро и еле внятно.

Переводчик, громоздкий усатый казак, старый рубака, пробывший четверть века в полоне у крымчаков, перехватывал трусливую речь и переводил:

— Просит не убивать.

— А сам с чем шел, не наших ли женок и детей рубить да насильничать. Спрашивай его, бритую образину, о другом! — зашумели вокруг.

Атаман сделал рукой знак. Казаки опять стихли, сдержали страсти, охватившие их сердца. Переводчик спросил пленника и выкрикнул:

— Сказывает, сам Касим-паша с большим войском идет, а с ним Девлет-Гирей спешит с мурзами. Орду ведет. Из Азова плывут турские ладьи с пушками и ядрами. Из Кафы янычары добираются. И еще сказывает, трое ден тому назад передовые татарские загоны в четыре поприща[4] отсель были. Жгли степные заимки, низовые городки…

— Слыхали, станичники: орда идет, великая гроза занимается! — поднял голос атаман. — Рассудите, казаки, гут ли, в куренях, будем отбиваться, аль со все?л Доном в Поле уйдем, день и ночь будем врагу не давать покою и роздыху. Как, станичники?

— День и ночь не давать басурманам покоя! — дружно ответили станичники. — Любы твои слова, атаман!

— Этой ночью станица уйдет в донские камыши да овражины, в лесные поросли! С волками жить — по-волчьи выть. В сабли татар и турок!

— В сабли! На меч, на острый нож зверюг!

Присудили станичники: темной ночью всем — и старым и малым — укрыться в степных балках, в укромных местах. Пусть достанутся в добычу злому татарину и жадному турку пустые мазанки да быльняк. А уйдет орда, все снова зашумит-заживет.

— Ух ты, жизнь — перекати-поле! — горько усмехнулся Ермак и вместе с казаками побрел с майдана, Конь его уже был на базу. Хозяин бережливо обтер полой своего кафтана скакуна и покрыл ковром. В мазанку не вошел — сгреб под поветью охапку камыша и разостлал под яблонькой.

Мысли набегали одна на другую. За соседним плетнем заголосила молодица.

«Загулявший казак побил, — подумал Ермак. — Набедокурила, лукавая».

Он старался заснуть, но не мог: тревожил женский плач. Не вытерпел казак, поднялся и пошел на причитания. На земле, среди полыни, сидела простоволосая женка в одной толстой грязной рубахе, поверх которой накинут дырявый татарский шумпан. Молодая, крепкая, словно орешек только радоваться, а она слезы льет.

— О чем плачешь, беспутная? — строго спросил женку Ермак.

Она вскинула на станичника удивленные глаза и ничего не ответила.

— Что молчишь? Чья будешь?

— Беглая, за казаком увязалась, а теперь одна, зарубили его! — всхлипывая, отозвалась черноволосая.

— Имя твое как? — смягчаясь сердцем, спросил Ермак.

— Была Зюленбека, а сейчас Марья.

— Выходит, крещеная полонянка?

— Сама с казаком сбегла, увела его из полона.

— Гляди, какая! — удивился Ермак и одним махом перелетел через плетень. — Чего же ты ревешь, раз не бита?

— Куда мне идти теперь? Татары придут и меня застегают! — скорбно сказала Зюленбека.

— Не бойся, — взял ее за руку казак. — Не придут сюда бритые головы. А коли придут, кости сложат. Не кручинься, уберегу!

Татарка была красива, хоть и неопрятна. Щеки у нее, что персики, матовые, а глаза — огоньки. Ободрилась она. По смуглому лицу мелькнула радость.

Ермак посоветовал:

— Пока укройся с женками, а там видно будет. Оберегайся!

Женщина смолкла и теплыми глазами проводила Ермака…

Закат погас. Ермак напоил коня, привязал его к кусту неподалеку от себя и растянулся на камышах, подложив под голову седло.

Донскую землю покрыла свежая, ароматная ночь. Холодок пошел с реки. Казак лежал и смотрел в безмятежную глубину неба, по которому плыли золотые пчелки-звезды. А на душе было тревожно. Где-то рядом, на шляху, который скрывался за темным бурьяном, женский жалостливый голос запричитал:

— Ах, родная, что опять будет? Дон наш родимый, ласковый, укрой нас от злой напасти, от лихой беды…

Далеко на окоеме занялось кровавое зарево: должно быть, загорелась дальняя станица…

<p>ГЛАВА ВТОРАЯ</p>1

Росла и наливалась крепостью русская земля. Несмотря на то, что царь Иван Васильевич Грозный неудачно воевал за искони русские берега Балтики, русский народ достиг невиданного доселе могущества и силы и далеко раздвинул пределы молодого и стойкого государства. Русские люди встречь солнцу дошли до Каменного Пояса, прочно обосновались на суровых берегах Студеного моря[5] и плавали на смоленых ладьях на далекий и сказочный Грумант[6]. Грудами костей усеяли они родную землю, но остановили монголов и спасли этим Европу. Не иссякла сила народа. Сломив владычество Орды, он и дальше утверждал свою независимость. Последние царства, образовавшиеся на обломках Золотой Орды, — Казанское и Астраханское, пали, и Волга стала русской рекой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека сибирского романа

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза