Ермак

— Надо и Бегиша разбить! И… прямо с хода на тыны! Некогда нам сидеть у костров и ждать, когда татары от голода передохнут.

Не ждал мурза Бегиш такой решимости. Он много раз поднимался на дозорную вышку, надеясь, что казаки не посмеют сунуться в огонь.

Лучшие лучники стояли за спиной мурзы, ожидая его повелений. На помосты навалили груды камней, на площадках у мазанок кипела смола в котлах, сотни всадников — лихих ногаев теснились в укрытиях, чтобы в решающий час вырваться в поле…

Казаки, как вихрь, налетели ранней зарей на городок. Еще розовые отблески зари не погасли на тихой глади озерных вод, как затрубили трубы, забили литавры, загудели сопелки, и бородатые ^упрямые казаки кинулись с топорами на тыны. Их осыпали камнями, обливали кипящим варом, — они лезли напролом, потрясая своим могучим криком робкие, неустойчивые души защитников. Тяжелыми топорами рубили они смолистое остроколье в заплоте и все, что попадалось на пути. Впереди всех на коне бился осанистый, с гневным лицом казак. И, как пчелы возле матки, вокруг него гудели и бились насмерть его воины. Они смотрели на вождя и понимали каждое движение, каждый взмах его руки.

— Ермак! Ермак-батька тут!..

Услышав это грозное слово, Бегиш задрожал. Он, как и многие мурзы, боялся отважного русского вождя. При имени Ермака смешались лучники — полет их стрел стал беспорядочным. Смутились и конники: они в одиночку начали просачиваться к озеру и уходить в камыши.

«Горе моей голове! Ермак тут!» — с суеверным страхом подумал Бегиш и в последнем отчаянном порыве взывал к татарам:

— Бейте их! Рубите!..

Но сразу смолк, осекся. Лицом к лицу он встретился с всадником на вороном коне. Бегиш мешком свалился на землю, упал у копыт Ермакова коня.

Ермак сдвинул черные брови, глубокая морщина легла на переносье. Жгучую ненависть и приговор свой прочел мурза в потемневших глазах казака и в ужасе закрыл глаза…

Бурным потоком казаки ворвались в городок. Они опрокинули кипящие котлы, разметали помосты с камнями и пустили гулять красного петуха. Пламень и густой дым поднялись к прозрачному весеннему небу.

Переступая обгорелые бревна, пробираясь через едкий дым, вороной конь нес Ермака все вперед. Крики и шум битвы стихали, переулки стали пустынны, — в глинобитных убежищах укрылись жители и кое-кто из воинов.

Ермака нагнал Мещеряк.

— Ты как тень! — недовольно сказал атаман, — хранишь меня словно красу-девицу!..

— Эх, батька, стольких потеряли мы. Один ты — наша сила! Ноне прошу тебя от всего казачестваотдай нам городок!

— Бог с вами! — согласился Ермак. — Только помни, Матвейко, ни женок, ни детей не забижать!

Солнце высоко стояло над Иртышом. Растекались и таяли в теплом воздухе последние струйки дыма. То, что не доделала казачья сабля, уничтожил огонь…

Ветер налетел с озера, поднял пепел и понес его вдоль дороги. Серая и мелкая пыль проникала всюду, укрывая все, что осталось еще живым.

Казаки оставили пепелище и двинулись дальше.

2

Ермак привык к открытому бою и не мог простить врагу, что тот коварно сгубил его лучших людей. Время шло, а он все вспоминал Иванку Кольцо:

— Брат мой любимый, верный воин!

В поход по Иртышу двинулись казаки. Они прошли и взяли городки Щамшинский, Рянчинский, Залу, Каурдак, Саурган… Из последних селений татары скрылись в тайгу.

Из Саургана Ермак пошел в Тебенду. Душа его не находила покоя: «Дотла надо выжечь вражеский корень!». Он двигался быстро, неутомимо, и вот блеснули воды реки, а на берегу темнела Тебенда.

Передовые вернулись и поведали Ермаку:

— Князек Елегай с мурзами вышел с поклоном и дарами — мягкой рухлядью. Он просит мира и признает Русь…

За много дней в первый раз Ермак просиял. Загорелое, обветренное лицо его разгладилось. Он велел разбить шатер, вошел в него и наказал привести князьца Елегая.

Тихой, крадущейся походкой за полог вступил старик с редкой бороденкой и вороватыми глазами. Он приблизился к Ермаку, склонив низко голову и ведя за руку черноглазую девушку. В голубых шальварах, бархатных туфельках, круглой шапочке, расшитой золотом, она походила на плясунью из ханского гарема. Ермак с любопытством взглянул на красавицу, — чистотой и девичьей робостью веяло от взгляда молодой татарки.

— Зачем ты привел ее сюда? — нахмурившись, спросил атаман.

— Дочь, — тихо промолвил князь, и лукавая улыбка заиграла на его худом хитром лице, — Джамиль! Сам Кучум сватал за своего сына… Прими ее.

Не успел атаман опомниться, как снова распахнулся полог шатра и слуги Елегая внесли тугие мешки и стали извлекать из них пестрые шелковые халаты, черно-бурых лисиц, белок, горностаюшек. Князец нежно гладил мягкий серебристый мех и хвалил:

— Хорош, для нее берег. Бери, все бери…

В глазах Ермака рябило от цветных шелков. Он встал и сердито сказал старику:

— За что даешь?

— Все, все бери! — шептал старик льстиво. — Ты самый великий батырь на земле. Только оставь меня княжить тут.

Потные, обветренные атаманы толпились в шатре, пялили голодные глаза на тонкую и нежную девушку. И каждый из них ждал, что скажет батька.

Ермак поднял голову, в упор посмотрел на Елегая: