Ермак, или Покорение Сибири

Нет сомнения, что Кольцо имел поручение от Ермака Тимофеевича разведать как можно обстоятельнее о новых своих подданных, а потому он не оставил ничего без замечания, даже обратил внимание на утес, возвышавшийся против их аула на берегу реки в виде гладкой стены, исписанной красными буквами. Никто не умел объяснить ему значение сих письмен, только один Уркунду сказал, что это сделано не ими и не татарами, а народом, задолго до них жившим, питавшимся серебром и золотом, которое выкапывали они из земли, как они теперь копают орехи и коренья[57].

Наутро Кольцо нашел Грозу гораздо в лучшем положении, чем ожидал. Видя, что душевное веселие служит ему действительнейшим бальзамом, он решился уведомить его о счастливом отыскании Велики. Сколь ни приятна была для влюбленного весть сия, но вскорости заметил Кольцо облако скорби, отуманившее чело его, и, отгадывая причину, рассказал ему все подробности чудесного избавления ее от счастья умножить число одалисок сластолюбивого Кучума.

– Теперь я самый счастливый человек!  – воскликнул Гроза с восторгом.

– Желаю, дружище, чтоб впредь ничто не помешало твоему счастью,  – сказал значительно Кольцо.

– Понимаю,  – отвечал Гроза. И, подумав немного, продолжал:  – Ты даве сказал, что причиной счастливой перемены сражения при засеке была рана Маметкулова…

– Да!

– Ну так узнай же, что Гроза был тот счастливец…  – Он не мог продолжать из-за увеличивающейся слабости; но для Кольца было достаточно услышать от честного Грозы изустное подтверждение своей догадки. Ему хотелось бы только еще узнать, каким образом совершилось сие чудо.  – Поистине чудо,  – сказал Гроза, отдохнув и укрепясь немного.  – Даст бог, как обмогусь, расскажу тебе все обстоятельно, а теперь удовлетворю твое любопытство в нескольких словах.

Приход шамана не только не остановил Грозу продолжать свое повествование, напротив того, он обрадовался случаю получить от него растолкование некоторых неимоверностей, немало его мучивших…

– Я очень понимал всю важность охранения Атика,  – начал он с расстановками,  – но согласись, Кольцо, мог ли Гроза оставаться равнодушным, слыша жаркую вашу перепалку и страшные вопли несметной рати Кучумовой, тогда как знал, что битва сия должна решить судьбу всего похода?.. Признаюсь, я горел как на огне, метался как угорелый из одного угла в другой, бегал вокруг городища, а не было легче сердцу… Бог знает, что приходило мне на мысль… уже я колебался. Вдруг, стоя на отдаленном валу городища, слышу глухой голос Уркунду, выходивший будто из преисподней: спаси!.. Прислушиваюсь… и другой голос, не менее для меня любезный, голос Велики, повторил тоже… Голова моя закружилась, я подумал, что слова сии есть веление свыше, и, не разбирая более ничего, взяв только честное слово от есаула Самки, что он будет биться до последней капли крови, если б варвары напали на острог, и никому не скажет о моем побеге, в случае, если б я и не вернулся назад. Спускаюсь осторожно с вала, приказав свести сторожевых, чтобы меня не видали, набрасываю на себя остякский мешок и, сев на лошадь, которая, по счастью, прибежала за час с места сражения в полной сбруе, сбив с себя, вероятно, мурзу Атика, скачу на звук пальбы во всю прыть, как будто гонимый неведомой силой; в ушах моих раздаются слышанные слова, и я прискакиваю на поле битвы в то самое мгновение, как Маметкул, успев собрать и ободрить тысячи оробевших всадников своих, готов был ринуться на наших… Тут только я опомнился и, увидев невозможность пробиться до своих, увидел и свою безрассудность – возмечтать одному спасти всю дружину!.. К счастью, я не успел предаться отчаянию, как блеснула в голове моей отрадная мысль, которую почел я выполнением слышанных мною слов, и с новой силой пустил моего коня до татарского предводителя. Небольшого труда стоило мне пробиться до него и одним взмахом сабли повергнуть на землю… Изумление басурманов продолжалось недолго, скоро они нагнали меня на берегу Иртыша и оглушили своими воплями и ударами… Недаром, однако, я продавал им жизнь свою и не прежде упал, пока не повалилась замертво моя лошадь… Более я ничего не помню и очнулся уже здесь за занавеской…

– Теперь твоя череда кончить,  – сказал Кольцо шаману.

– Охотно, бачка,  – отвечал Уркунду,  – только прежде скажу, как Грозе послышались наши голоса. Вишь, Мещеряк, которому отдал нас Ермак за лазутчиков, запер нас в яму, обещаясь наутро прийти выпытать правду. Мне бы ничего, да бедняжка Велика не стерпела смрада от мертвого тела, которое лежало в тюрьме вместе с нами, и обеспамятела; кое-как я пособил ей; долго ничего не было ни слышно, ни видно вокруг нас. Вдруг, к неописанной радости, узнали мы через скважину, что подле нас стоит атаман Гроза. Мы почти в один голос закричали, чтобы он спас нас. Вот эти-то слова он принял иначе и чуть не положил своей буйной головушки.

– Слава богу,  – прервал его Кольцо,  – что он не понял их, как должно, иначе не сделал бы славного дела. Но скажи: как же ты спас его?