Ермак, или Покорение Сибири

Конечно, одно упование на Господа, одна вера могла поддержать Ермака, чтобы не упасть духом, чтобы общее уныние не коснулось его сердца: столько горестей, зол, бедствий постигло его в продолжение наступившей вскоре по прибытии стрельцов бурной, ненастной зимы. Болезни, голод, негодование, ропот, наконец смерть самого князя Болховского и большей половины его людей совокупились, казалось, вместе, чтобы привести в отчаяние или, по крайней мере, истерзать его боязнью утратить плод своих трудов, обмануть надежду царя и России.

Благотворное влияние весны прекратило сии бедствия, восстановив внутренние силы больных и дав возможность Ермаку получить съестные припасы в изобилии. Но он с ужасом видел слабость свою и невозможность обойтись без сильнейшего вспоможения царя, необходимого не только для дальнейших завоеваний, но и для удержания всего завоеванного. С сей просьбой князь сибирский решился отправить в Москву атамана Грозу, надеясь на его ум, скромность и усердие к общему делу. Он велел его позвать к себе.

– Владимир! – сказал Ермак Тимофеевич.  – Я хочу отправить тебя в Москву.

– Воля твоя, князь,  – отвечал Гроза,  – для меня священна, я на все готов; куда пошлешь, я все выполню, как сумею. Позволь только доложить тебе, что, кажется, теперь не время ослаблять себя ни одним казаком, особенно когда у тебя на руках еще Маметкул.

– Я и его хочу послать с тобою к царю Иоанну Васильевичу. Такой подарок, без сомнения, лучше всех соболей понравится при дворе московском.

– Это правда, Ермак Тимофеевич, но я одного боюсь, что ты вынужденным найдешься отделить для сего еще более провожатых.

– Будь покоен, любезный Владимир, у меня еще останется достаточно силы, чтобы держать в повиновении дикарей. До присылки новой рати я не тронусь из Искера, а пущу друга Мещеряка кататься по Иртышу да собирать ясак и припасы.

– Не нам учить тебя,  – сказал Гроза с чувством,  – но как отца родного прошу тебя из милости – не очень доверяться атаману Мещеряку…

– Владимир! – прервал его князь сибирский.  – Ты знаешь лучше всякого, что я не люблю ни обвинять, ни подозревать кого-либо понапрасну; а если ты можешь показать что ни есть важного на Мещеряка, то для чего не объявляешь на Майдане, я не дам пощады…

– Коли бы сердце могло говорить,  – произнес Гроза со слезами,  – то оно высказало бы тебе всю тоску и страх, когда вижу тебя с Мещеряком вместе… Вспомни, отец мой, предсказания шамана.

– Ты слишком суеверен и труслив из любви ко мне,  – заметил Ермак Тимофеевич с усмешкою.  – Пророчество Уркунду не касалось Мещеряка.

– Не в донос хочу сказать тебе, Ермак Тимофеевич, что Иван Иванович готовится остеречь тебя насчет частых переговоров Мещеряка с нашим пленником. Ведаю, что ты не охоч подслушивать, но если б тебе угодно было сего дня вечерком спрятаться в хате Маметкула, то, может быть, открыл бы всю истину.

– Почему же вы это думаете? – спросил Ермак с беспокойством и громче обыкновенного.

– Кажется, атаман Кольцо, давно за ним присматривая, вчера подслушал, как они сговаривались…

Послышавшийся в прилежавшей светлице необыкновенный стук заставил разговаривающих обратиться туда, но они не нашли там никого и положили, что он произошел от упавшей близ дверей фузеи.

Князь сибирский, желая прекратить ненависть, существовавшую между лучшими друзьями своими, решился воспользоваться предложенным способом, хотя весьма для него неприятным, быв уверен в ошибке Грозы и Кольца.

Кольцо осторожно впустил его с Грозою в смежную хату с Маметкуловою, откуда могли они слышать каждое слово, не быв никем примеченными.

Вот поздним вечером точно с большой скрытностью вошел Мещеряк.

– Какие вести? – спросил его таинственно Маметкул.

– Самые добрые, и будь уверен, что князь наш будет уметь возблагодарить тебя,  – отвечал Мещеряк.

– Не думаю, однако, чтобы Карачи был так упрям и зол на вас,  – сказал Маметкул с видом откровенности.  – Насилу мог уломать его и вдолбить ему в башку выгоды в союзе с вами, в дружбе Ермака. Вождь наш, избавясь от такого сильного врага, каков мурза, может растворить все врата в Искер, а Карачи поможет от ногаев.

– Вестимо,  – заметил Мещеряк, как будто платясь чистосердечием,  – давече подводчик его проговорился, что им приходит зудко на Таре от этих разбойников. Кабы князь наш дал мне человек тридцать поудалее, я бы унял целую орду: не посмели бы вперед ногайцы мешать караванам ходить к нам…

– Да когда пришлет Карачи послов к вашему князю?

– Дня через два, как подойдет поближе бухарский караван, за которым ушел он со всей своей силой, чтобы проводить к нам. Скажу правду, царевич, я боялся, что нам не дадут кончить дела. Храбрые атаманы наши Кольцо и Гроза такие подозрительные, что если б они проведали про пересылки наши с Карачи, то бог знает чтобы взвели… и предательство и измену… А вряд ли мурза открытым образом поверил бы твоей искренности и советам. Пожалуй, и обманул бы…

– Кажется, достаточно,  – шепнул Ермак Тимофеевич, пожав значительно руку Грозе, и вышел вон с такой же осторожностью, с какою вошел.