Эрнестина

— Я весьма снисходителен, сударь, — ответил я, — и склонен прощать любые ошибки, совершаемые под воздействием существа нашего. Злодеев, коих встречаем мы среди честных людей, что в большинстве своем населяют мир наш, рассматриваю я как некое отклонение природы, ибо та, украшая обиталище наше, чередует красоту и уродство. Но ваш Окстьерн, и в особенности вдова Шольтц, злоупотребили правом на слабость, предоставляемым человечеству философами. Невозможно мириться с подобными преступлениями. В поведении и одного, и другой есть обстоятельства, заставляющие трепетать от ужаса. Надругаться над несчастной девушкой в ту минуту, когда возлюбленный ее идет на казнь, затем убить несчастную рукой ее собственного отца — столь отвратительные поступки побуждают нас сожалеть о своей принадлежности к роду человеческому, ибо, к несчастью, ее приходится разделять с этими извергами.

Едва лишь я договорил, как появился Окстьерн и принес письмо. Он был достаточно проницателен и прочел на лице моем, что меня посвятили в историю похождений его… Он посмотрел на меня и обратился ко мне по-французски:

— Сударь, пощадите меня. Огромное состояние, блестящее имя, влияние — вот те сирены, лести которых я поддался. Познав горе, я познал и угрызения совести. Отныне я хотел бы жить среди людей, ибо уверен, что более не смогу ни сделать их несчастными, ни навредить им.

Бедняга сопроводил слова свои слезами, однако я не чувствовал себя вправе разделить их. Провожатый мой взял письмо и обещал сделать все возможное. Мы уже собрались уходить, когда увидели, что улица запружена толпой и та приближается к месту, где мы находились… Мы остановились. Окстьерн все еще был с нами. Постепенно мы разобрали, что во главе толпы шли двое мужчин, они о чем-то яростно спорили. Заметив нас, они направились нам навстречу. Окстьерн узнал их.

— О, Небо! — воскликнул он. — Что это?.. Полковник Сандерс в сопровождении министра рудников! А там еще и наш пастор… Значит, они пришли за мной, господа. Неумолимый враг мой настиг меня даже в недрах земных!.. Чего еще требует он, дабы утолить месть свою?

Окстьерн не успел договорить, как полковник приблизился к нему.

— Вы свободны, сударь, — сказал он ему. — Своим освобождением вы обязаны тому, кому нанесли безмерно тяжкое оскорбление… Сенатор, я получил освобождение ваше; король предложил мне чины, почести — я отказался от всего, испросив лишь одну милость — даровать вам свободу… Я получил ее, вы свободны и можете следовать за мной.

— О великодушный человек! — воскликнул Окстьерн. — Неужели это правда? Я свободен… и свободен благодаря вам!.. Вам, кто хотя и пытался взять жизнь мою, но все еще не покарал меня, как я того заслуживаю…

— Я был уверен, что вы догадаетесь о намерениях моих, — сказал полковник, — знал, что ничем не рискую, возвращая вам свободу. У вас не будет возможности злоупотребить ею… Впрочем, разве все несчастья ваши смогут искупить мои собственные? Разве обрету я покой, видя мучения ваши? Разве заключение ваше может искупить ту кровь, что вы пролили? Я был бы столь же жесток, как вы… и столь же несправедлив, если бы верил в это. Разве, заключив человека в тюрьму, общество тем самым исправляет зло, что причинил он… Нет, если общество желает, чтобы человек искупил содеянное им зло, надо отпустить его на свободу. Тогда все станут творить добро, вместо того чтобы прозябать в оковах. Все, что изобретает деспотизм у одних народов или строгость законов у других, сердце честного человека отвергает… Уходите отсюда, граф, уходите, повторяю вам — вы свободны.

Окстьерн хотел броситься в объятия благодетеля своего.

— Сударь, — холодно молвил Сандерс, сопротивляясь побуждению графа, — мне не нужна ваша признательность, я не хочу, чтобы вы узрели в поступке сем лишь добрую волю, ибо у меня есть и своя собственная цель… Покинемте же скорей это место; я не менее вас стремлюсь увидеть вас на свободе, дабы все вам объяснить.

Сандерс, видя, что мы шли вместе с Окстьерном, и узнав, кто мы такие, попросил нас подняться вместе с ним и графом. Мы согласились. Вместе с полковником граф выполнил некоторые формальности, необходимые для его освобождения. Нам вернули оружие наше, и мы поднялись наверх.

— Господа, — обратился с нам Сандерс, как только мы оказались наверху, — окажите мне любезность стать свидетелями того, что я сейчас сообщу графу Окстьерну. Вы, вероятно, поняли, что в руднике я не мог ему все сказать: там было слишком много посторонних.

Так как мы постепенно продвигались вперед, то скоро оказались вблизи живой изгороди, скрывавшей нас от любопытных глаз. Тогда полковник, схватив графа за воротник, воскликнул:

— Сенатор, наконец настало время объясниться. Надеюсь, вы достаточно сообразительны, чтобы понять, что единственным и страстным желанием моим при получении освобождения вашего было желание скрестить с вами шпаги в смертельном поединке, и достаточно храбры, чтобы не отказать мне в этом.

Фалькенейм пожелал выступить миротворцем и разнять двух противников.