Эромемуары

А сейчас мы плавненько вернёмся к последним классам моей последней школы. Надо сказать, моя тогдашняя эротическая жизнь была не сахар, ибо изобиловала обломами. То есть шла естественным чередом, поскольку юнцу пятнадцати и тем более шестнадцати лет требуется уже нечто посущественнее петтинга – если, конечно, он успел поднатореть в оном в детском и подростковом возрасте, а я успел… Но увы, эротическими воспоминаниями сыт не будешь. Во всяком случае в молодости. В старости – иное дело. В старости даже о любовных обломах вспомнить бывает приятно. Взять хоть такой, случившийся у меня с одной моей новой одноклассницей по имени Ира (кстати, с этими иринами, равно как и с их производными – всякими там ирэнами, ираидами и ириадами мне никогда не везло). Было это в период участившихся по причине полового созревания вечеринок, которые не всегда происходили по вечерам, чаще днём – когда родители бывали на работе. Уединился я с этой Ирой в комнатке хозяина вечеринки, уложил на кровать, склонился над ней с вполне определёнными нежными намерениями, и вдруг эта особа прокурорским тоном заявляет, что ежели я только попробую ей поцеловать, она немедленно выброситься из окна четвёртого этажа, на котором, собственно, и находилась приютившая нас квартира. Я, разумеется, тут же передумал целовать и осведомился насчет её реакции, если потрогаю её в некоторых местах. – Руками? – уточнила она. – Вперемешку, – ответил я. И пояснил: грудь и шейку губами, бёдра и то, что между ними – руками. А целовать её в губы – ни-ни! Ты мне слишком дорога, чтобы из-за такого пустяка соскребать тебя с асфальта. Опять же в доведении до суицида могут обвинить. Тебе-то что, ты будешь в благоустроенном гробу припудренной лепёшкой нежиться, а мне на киче париться? – Её смех почудился согласием, но в итоге оказалось, что не полным: кроме шейки губами и груди руками, ни шиша не обломилось. Даже французские стихи не помогли, не говоря уже о русских… Увы, этот конфуз (пролёт, прокол, облом – как ни назови, суть не изменится) оказался далеко не единственным в очередной моей новой школе в новом городе…

Итак, новый (в смысле – другой, и далее то же – другие) город, новая квартира, новая школа, новые одноклассники. Прежде всего меня поразила манера ухаживания этих моих новых одноклассников за девушками. Имеются в виду основательные ухаживания, чуть ли с не матримониальным прицелом на будущее. Это у них называлось «объясняться». Выражались эти «объяснения» в чрезвычайной серьезности, с которой ухажер нёс после уроков портфель своей избранницы, и в соответствующей манере поведения и разговора: никаких хахонек и хихонек, ни единого слова в простоте душевной весёлости, но всё с угрюмой важностью о неземной высоте испытываемых к девушке чувств, и с тягостным ожиданием ответных, столь же нешуточных признаний во взаимности. При этом сладкую парочку сопровождают на некотором расстоянии дружки потенциального жениха, как бы обеспечивая безопасность конфиденциального общения, и одновременно подчеркивая значимость происходящего свои деликатным, напряжённым, еле сдерживаемым молчанием… Надо ли говорить, что такого морального давления ни одна нормальная девушка долго выдержать не могла, и по мере сил и изобретательности отговорок, избегала подобных визави-зов и тета-тетов со столь мрачным поклонником. Впрочем, это не всегда избавляло бедняжек от вынужденного общения с ними. То есть только в том случае, если у бедняжки на дому отсутствовал Его Величество Телефон. Не удержусь не поделиться в этой связи воспоминанием об одном забавном случае.

Был у нас в классе неформальный лидер, некто Артур Анпитосов – кутила, заводила, второгодник. И влюбился как-то этот Артур в некую Миранду – студентку первого курса местного Политехнического института. А жила эта Миранда в том же доме, что и другой наш одноклассник по имени Павлик (не Морозов). И вот, вместо того, чтобы чинно и благородно свести со своей зазнобой знакомство через Павлика, наш Артур, в полном согласии с местными традициями, принялся чесать правое ухо правой же рукой, но – через голову. А именно: приступил к долгой и мучительной осаде. Стал регулярно сбегать с последних уроков, чтобы поспеть к окончанию последней лекции у Миранды. Причем прогуливал не один (в одиночку он вообще ничего не делал: не ел, не пил, не онанировал и не ходил до ветру), а с целой ватагой особо доверенных лиц из числа одноклассников. Доберутся на автобусе до Политеха, выстроятся вдоль стенки здания напротив, и ждут появления света Артуриных очей (она же – «птичка на ветвях его души», «любви и счастия царица», а также «бархатистый персик» плюс «тонкий кипарис»), куря, перешучиваясь и прилично, то есть не слишком вызывающе, дурачась.