Эромемуары

Не удержусь не упомянуть о техническом оснащении нашего электротехнического завода. За сверление огромных дыр у нас отвечал американский станок 1926-го года рождения. Примерно того же возраста и происхождения было устройство, решавшее проблему квадратуры круга, то есть превращавшее прямоугольные металлические болванки в идеально круглые. Шлифовальный станок советского производства годился им во внуки. Но только по возрасту, не по характеру, поскольку выходил из строя значительно чаще своих названных дедушек. Все эти средства производства весили по нескольку тонн, поэтому мы, формально относясь к инструментальному цеху, располагавшемуся на втором этаже, фактически работали в ремонтном на первом, среди сравнительно невесомых токарных и фрезерных станков. В этой странной дислокации цехов и станков чувствовалась глубокая продуманность планового социалистического хозяйствования… Впрочем, не только в этом. Ещё – в отсутствии душевых, раздевалок, зон отдыха. Для всего для этого наш завод был слишком мелок – всего-то каких-то две тысячи душ пламенных строителей коммунизма. Вот если бы нас было тысяч десять, тогда другое дело…

Теперь о главном. Россию издревле будоражили два встречных течения двух российских крайностей – казачества и лимиты. С казачеством большевики благополучно покончили, добив последних в годы Второй мировой, а вот лимиту, напротив, прирастили по полной. Для счастливчиков, знать не ведающих, о чём я веду речь, популярно объясняю. Лимита – это лимитчики. А лимитчики – это, как правило, молодые люди, покинувшие свои села, веси и задрипанные городишки за ради сладкой жизни в больших городах. Нынче, чтобы устроиться в большом городе, достаточно найти работу. А в советские благословенные времена, чтобы поступить на любую работу, необходимо было иметь местную прописку. И наоборот: чтобы прописаться, надо было где-то в данной местности числиться на работе. Почти по Кафке… Так вот, поскольку уроженцы больших городов не шибко рвались горбатиться на производстве материальных ценностей, а всё больше предпочитали торчать в конторах (убогих предтечах нынешних офисов), то власти нашли идеальное решение кадровой проблемы. Любому, кто мечтал устроиться в городе, предоставлялось жильё (в общежитии) и работа на заводе, с последующей постоянной пропиской, если этот любой оттрубит на данном заводе положенные по договору пять лет. Какая уж тут безработица, господа, когда военно-промышленному комплексу рабочей силы вечно не хватает?[15]

Из сказанного ясно, что таких как я, юных работяг с постоянной местной пропиской, на заводе было раз-два и обчёлся. И у каждого имелась своя душещипательная история о стечении хреновых обстоятельств, приведших их к заводской проходной. Лично я косил под идейного придурка, с младых ногтей мечтавшего заделаться рабочим классом, дабы затем с помпой соединиться с пролетариями всех стран в мировой революционной групповухе. Естественно, что мы приятельствовали между собою: в самом деле, не с лимитчиками же нам было дружить, слишком разные интересы… А вот лимитчицами мы не брезговали. Не в том мы были возрасте, чтобы козырять городским снобизмом в таком важном для всякой юности деле, каким является полноценный трах. Однако, трах трахом, но ухо с этими бывшими сельчанками нужно было держать востро, бдительности не терять. Потому что чуть ли не каждая вторая норовила от тебя залететь, и – через шантаж, через местком, через принудительное оштампование в загсе – выбиться из крестьянок в городские барышни. Зато каждая первая была просто рада пообщаться с местными парнями, интеллигентно наклюкаться какого-нибудь вкусненького крюшончика и интеллигентно же отведать несколько изысканных поз в процессе утончённого секса, с обязательными предварительными ласками. Всё это так резко контрастировало с брюквенным самогоном и сермяжным сеновалом, что их благодарности не было эротического предела…