Иногда, при большом желании, Софи снимает с себя все и носится по галерее обнаженной – и только картины взирают на нее невидящими глазами. Им безразлично все, этим самодостаточным предметам в рамах, что замерли на стенах, словно окоченевшие висельники. Огромная парковочная площадь перед музеем, скупо освещенная фонарями, напоминает Софи то сцену, то взлетно-посадочную полосу. При взгляде на площадь у нее всегда появляется ощущение пространства и свободы. Софи глядит на эту громадную сцену по ночам из окна, затягиваясь сигаретой, – она курит в зале вопреки всем запретам. По утрам на плацу собирается мягкий туман, иногда вступают в громкую перебранку сороки или вороны. Туман, сигаретный дым, холодное стекло, запотевающее от ее дыхания, – как это все странно: дыхание, дым, туман. Долго читать в ночных залах она не может – избыток тишины давит ей на затылок невыносимым грузом.
За покупками Инге-Софи ходит ранним утром и чувствует себя слишком усталой и разбитой, чтобы искать знакомства с мужчинами. Зеркала подтверждают, что она не только стройна, но и до сих пор довольно красива. Нет, найти мужчину не составит ей никакого труда. Она заводит себе аквариум и покупает на сэкономленную валюту маленький цветной телевизор «Грюндиг». Это ее первый собственный телевизор. В дневнике появляется запись:
К Рождеству Инге-Софи получает подарки: бутылку красного румынского вина и английские кексы из магазина деликатесов. Все это добро вручает ей майор Шультце с торжественными словами о великой силе социалистической солидарности. Довольно мило со стороны начальства – щедрый жест свидетельствует о том, что поведение Инге всех устраивает.
Каждый год в Лейпциге проводится традиционная книжная ярмарка, город наводняют тысячи гостей с Запада. В эти дни Софи предписано брать отпуск и безвылазно сидеть в квартире – предосторожность никогда не бывает лишней. Так считает майор Шультце.
Темный лес
Я нашел несколько десятков адвокатов – как известных, так и неизвестных, но очень хороших
Начались долгие и нудные предварительные розыски. Гораздо легче было бы отыскать София любом другом, самом отдаленном уголке планеты, чем у соседей, в социалистической Германии. Я нуждался в людях, положиться на которых мог бы безоговорочно, стопроцентно. Кроме Лукиана, таких людей не существовало. Может, стопроцентно вообще никому доверять нельзя? Как бы там ни было, мне удалось скрасить серые будни новыми занятиями: интриговать, задабривать, выстраивать связи и поддерживать их. Стоп, вычеркните, пожалуйста, последнюю фразу. Она звучит неприлично. Разве можно ставить на одну доску мои серые будни со страшными буднями моей возлюбленной? Очень часто казалось, что я иду по ложному следу что тот или иной террорист снова объявился в Йемене, на палестинской тренировочной базе. Палестинцы хотя бы шли на контакт. За ответ на вопрос, известно ли им что-нибудь о Софи Крамер, они запросили бешеные деньги, а потом ответили отрицательно, причем так уверенно, что в их честности не оставалось никаких сомнений. Ко мне, немцу, они отнеслись очень радушно, поскольку ошибочно считали меня палачом тысяч евреев.