Эта «новая сексуальная свобода», зачатая в идеях Фрейда, родившаяся в шестидесятые годы, и борющаяся за выживания в девяностые, здесь, в баре Гарри, казалась нуждающейся в более прочном духовном руководстве. Но руководстве откуда? Кларк спрашивал, дало ли мне какие-либо ключи мое изучение восточной философии. Следует ли мне рассказать ему о тантре? Будет ли он действительно заинтересован? Кларк воспитывался на сексуальных ценностях шестидесятых, и я никогда раньше не слышал, чтобы он собирался от них отказываться.
В своих путешествиях Кларк слышал рассказы об экзотических сексуальных позициях тантрической йоги, вымышленные сообщения о мощных сексуальных стимуляторах и оргазмах, длящихся часами. Но это внешние аспекты тантрической сексуальности. Когда я рассказывая ему о скрытой стороне тантрической сублимации, его задумчивый взгляд заставлял меня задавать себе вопрос - возможно, даже здесь, у Гарри, есть много других людей, которые захотели бы узнать об этих таинственных фактах жизни.
Возможно, недавний интерес к «новому целибату» Гэбриел Браун, призыв Джермины Грир к возврату уважения к девственности, и догадки Джорджа Леонарда относительно конца несерьезного секса и начала «высокой моногамии», отражают движение маятника в противоположную сторону от вседозволенности. А на более возвышенном уровне, есть убедительное разоблачение Мишелем Фуко полнейшей претенциозности движения за сексуальное освобождение, его критика
Если мы повернем эту карусель на столетие назад, то обнаружим, что именно «истеричные женщины» заставляли Фрейда рекламировать ныне знаменитое сексуальное решение проблемы: «Нам достаточно хорошо известно единственное лекарство от этого недуга» -- пишет Фрейд (Freud, 1977), цитируя знаменитого венского гинеколога Кробака -
В достаточных дозах. Весьма вероятно, что при небольшом тантрическом просвещении, люди, собирающиеся в баре Гарри, могли бы открыть это тантрическое измерение глубокой связи друг с другом - связи, отводящей энергетический разряд, но обеспечивающей «несексуальное» удовлетворение потребности в близости, которой, в ином случае, можно было ожидать или надеяться достичь в постели. Как комментирует Гэри:
До того, как я это попробовал, я бы никогда в это не поверил. Когда я держал Бет, мы начинали дышать вместе, и мое сосредоточение становилось поглощенным нашим синхронным дыханием. Мы были как один живой организм, и когда мы разделялись, это чувство становилось более глубоким.
Рассматривая эротический целибат, мы походим к чему-то, что ново для большей части нашей культуры. Некоторые люди, возможно, сочтут его «чудачеством», хотя его практиковали на протяжении тысячелетий; другие могут считать его эмоционально бесплодным, хотя соответствующая литература полна страстными описаниями блаженства. Для любого личного контакта с реалиями брахмачарьи необходима непредвзятая открытость.
От предвзятых суждений трудно отказываться, и, в общем смысле, секс, как правило, будет представляться более привлекательным, чем тантрическая сублимация - не потому, что первый предпочтительнее последней, а потому, что секс имеет дело с эмоциональными градиентами желания. Если рискнуть сравнивать, то можно было бы сказать, что сублимация в большей степени имеет дело с эмоциональными градиентами глубины.
Для некоторых людей, эпизоды этой книги, описывающие эротику сублимации, будут бледнеть по сравнению с желанностью обычного секса, но с точки зрения глубины они будут брать свое. Это не значит, что секс не может быть глубоким, или что в брахмачарье недостает страстных желаний. Страсть сублимации нередко может оказываться не менее горячей и вдохновляющей, чем страсть, вдохновляющая секс. Тим описывает, как сублимация оживляет йогу:
Я удерживал позу лука и ощущал эту дрожь, а потому сдавался и начинал переходить из одной позы в другую в ее собственном ритме, как в сексе, но в этом движении было спокойствие. Я ни о чем не думал, и просто наблюдал, как все это происходит.