Эротическая Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим

Что и делает, садясь в нужный ему троллейбус, ждать который, к удивлению, пришлось не столь уж долго.

Жил Каблуков в новом районе, квартирка у него была так себе — однокомнатная, с маленькой кухней, туалет и ванная раздельны, да есть еще встроенный шкаф. Но: а) Каблуков слишком редко бывал дома, чтобы ощущать неудобства проживания в однокомнатной квартирке. Но: б) А зачем ему, одному, нужна была квартира двух, трех, четырех и так далее комнатная? Да незачем, отвечает сам себе Каблуков, вныривая в подъезд и быстренько взбегая по лестнице на четвертый этаж.

Собственный дом встретил Джона Ивановича затхлостью, пылью и прочими несущественными вещами, включая пустой холодильник и одинокую пачку грузинского чая, завалявшуюся где–то на задворках кухонного шкафчика. Сахара не было, как не было и варенья, так и не привезенного из дачного кооператива «Заря коммунизма», но это не давило на Д. К., не пригибало его к полу, не заставляло затравленно озираться по сторонам. Пыль — бог с ней, с пылью, что он, пыли не видел? Отсутствие еды в холодильнике? Ну, завтракал он не так уж и давно, а что касается обеда, то голодным в жизни еще никогда не оставался. Чай можно пить и без сахара, американцы, например, утверждают, что так даже полезнее, но это все фигня, думал Каблуков, отыскивая свой любимый плед и подтаскивая к окну любимое кресло, фигня, да, самая настоящая фигня, думал Каблуков, заваривая грузинский чай в не очень–то чистом фарфоровом заварочном чайничке с выщербленными краями, наливая себе полный стакан и поудобнее устраиваясь у окна, дабы предаться, наконец–то, столь необходимым сейчас размышлениям: в спокойствии собственного дома, в понимании того, что кроме него ему никто не поможет.

Да, вот так — никто. И Каблуков поудобнее заворачивается в плед, достает завалявшуюся в одном из ящиков письменного стола последнюю коробку сигар «корона–корона» (подарок Зюзевякина к прошедшему Рождеству), откусывает кончик и начинает дымить, выпуская плотные бело–синие клубы дыма в распахнутое окно.

Так он сидит пять минут, десять, так он сидит уже целый час, выкуривая третью сигару подряд и пребывая в полной тоске от того, что ничего не происходит, ни одно озарение, ни одна мыслишечка не посещают его, лишь все больше дуреет голова, но не может ведь все кончиться именно этим, то есть головной болью, ведь какого тогда черта он поперся домой, что, лучше места не нашел? Ему надо сконцентрироваться, надо собрать себя, надо пустить в ход все свои силы и так называемое мистическое умение: о, Каблуков хорошо понимает это, но понимать и мочь… Продолжения не будет, мысль и так ясна и понятна. Каблуков берет еще одну сигару из коробки, с ненавистью откусывает кончик и с такой же ненавистью закуривает. В этот момент и происходит то, чего он ждет уже на протяжении часа: из клубов дыма появляется бесформенное нечто и садится на подоконник, прямо напротив тоскующего и курящего Д. К. Какая–то фигура, вот только описать ее Каблуков не может, ибо она постоянно меняет свою форму, получилось, радостно думает Каблуков, терпение и труд все перетрут, ну что, Джон Иванович, обращается к нему нечто, заждался?

— Да уж, — мрачно изрекает Каблуков, — башка от дыма раскалывается, а тебя все нет.

— Да некогда было, вот и замешкался. Что надо–то?

Каблуков обрисовывает конфиденту свою проблему. Конфидент ничего не отвечает и впадает в долгое размышление, позволяющее Д. К. выпить еще одну чашку (точнее же говоря — стакан) чая без сахара.

А единорог–то тебе на что? — наконец отвечает нечто.

— Что единорог? — не понимает Д. К.

— Да ни что, а какой, — возмущаются сидящие на окне клубы табачного дыма, — тот самый, что у тебя на шее висит, на золотой цепочке, хотя следовало бы на серебряной.

— Почему это на серебряной? — недоумевает Джон Иванович.

— Так ведь твой металл — серебро, не знал разве?

— Знал, — удрученно отвечает Каблуков, — но как–то не догадался переменить, а это разве важно?

— Все важно, — умудренно отвечает нечто и продолжает: — Так что обратись к единорогу, знаешь, как это делается?

Каблуков пытается вспомнить и наконец машет в отчаянии рукой.

— Все я забыл, — говорит он грустно, — всему разучился и все забыл.

— Ну вот будет повод и вспомнить, — серьезно замечает нечто и начинает потихоньку таять в проеме окна.

— Ты что, уже? — испуганно спрашивает Каблуков.

— Уже, уже, — заявляет нечто и оставляет его в одиночестве.