Он беспомощно и даже испуганно посмотрел на Иринку… Жена, видимо, поняла его состояние, присела рядом, нет, улеглась на бок, лицом к нему, и развела пальцами ее губки. Призвала его наклониться, чтобы он увидел, что у нее внутри… Он видел, но ничего не соображал. Забыл даже, зачем они все это делают…
- Ну что там?..
- Ничего. Подожди. Потерпи немного.
От Иринкиных слов он вернулся к действительности.
- Смотри, - шепнула она ему, - надорвана, до самого края. И с этой стороны тоже. Она уже не девственница.
- Значит, он все-таки в нее вошел? - так же тихо шепнул ей он.
- Да, наверное.
- Но дальше совсем не видно отверстия…
- А у меня его видно?
- Да.
- Всегда, что ли? - удивилась почему-то она.
- Ну, не зияет, конечно, пока не разбужирую, но поперечная щелка почти всегда видна.
- Я же рожавшая… Может у нее так и должно быть? Попробуй пальцем.
- Нет, ты.
- У меня ногти.
- Что вы там шепчетесь!? Говорите громче. Я ничего не разберу.
- Ну потерпи же немного! - огрызнулась Ирка. - Мы все расскажем. Потерпи. Только если будет больно, сразу скажешь.
И повелительно махнула ресницами мужу.
Когда он прикоснулся к ее отверстию подушечкой пальца, она вздрогнула. Он слегка надавил между обрывками девственной плевы и, почувствовав углубление, попытался его слегка раздвинуть. Оно было совсем сухим.
- Ой!
- Больно?
- Нет. Лоскотно. Ну, не лоскотно, а как-то так…
- Подожди, - шепнула Ирка и, быстро достав из тумбочки крем, смазала ему палец. - Попробуй так.
Он очень осторожно, в несколько приемов, попытался ввести кончик пальца в тугое отверстие. Палец легко скользнул по его краям, но обхватывался так плотно, что он боялся проникать вглубь более, чем на полфаланги.
- Что вы там делаете? Вы меня…
- Больно?
- Нет. Наоборот.
Тогда он медленно вошел всем своим пальцем, глубоко, ощущая по ходу движения влажную, гофрированную стенку влагалища…
А потом… она внезапно напряглась, с невероятной силой обхватила его палец, сжала его, словно тисками, и закричала:
- Больно! Больно, мамочка-а-а!
И, хотя он сразу же вытащил палец, она все еще кричала, а ее губки ходили ходуном, судорожно сжимались, вздрагивали и мелко-мелко дрожали, как это умела делать ее бабушка, только намного интенсивнее… Они сразу узнали настоящий острый приступ вагинизма, как описывала его им Елена Андреевна…
- Ну сделайте же что-нибудь, пожалуйста, сделайте что-нибудь!…
Ирка застыла от ужаса, а он дрожал всем телом, готовый расплющиться, умереть на месте, лишь бы ей не было так больно, его любимой дочурке… Совершенно не понимая и не осознавая, что делает, он вдруг кинулся к ней губами, обхватил ими ее плотно сжатое отверстие, будто стараясь всосать в себя ее боль… и она почти сразу начала расслабляться… и затихла… так же внезапно, как начала кричать…
- Мамочка, что это было? - спросила она через пару минут.
Он осторожно снял с нее свои губы, унося в полостях носа сладкий запах ее лепестков и горьковатый привкус крема на языке…
- Па… ты меня… поцеловал, да?
- Да, родная…
И лег рядом с нею, обнял нежно, положил свою голову на подушку рядом с ее головой.
- Не болит больше?
- Нет. Совсем. Как рукой сняло. Будто вся боль… внезапно пропала в твои губы. Па, что это было?
А Ирка продолжала лежать у нее в ногах и реветь…
- Ир, сходи в ванную, умойся, пожалуйста…
Та молча, совершенно потерянно и обреченно поднялась с постели и пошла голая, покачиваясь и не глядя в их сторону…
- Чего она?
Он оставил ее вопрос без ответа.
- У тебя будет великолепная грудь…
- Почему будет? - вдруг кокетливо произнесла она, подглядывая, как он проводит ладонью по гладкой сфере ее груди и пробует на ощупь вздувшийся сосковый ореол. - А сейчас разве нет?
- И сейчас.
- Пап. Ты меня хочешь, да?
Он аж привскочил. Изумленно посмотрел ей в глаза, совершенно не находясь, как ему отреагировать на ее нелепый вопрос.
- Ой! Прости папочка. Что я такое ляпнула, сама не знаю. Я не нарочно, правда.
- Никогда больше так не говори… И не думай…
Он притянул ее голову себе на грудь, умостил там и стал гладить ее волосы.
- Теперь я… моя боль растворится в тебе и будет тобою командовать, как ты командуешь мамой…
Она произнесла эти слова полушутя-полуигриво, но он вдруг так остро почувствовал их страшную глубину, что даже озноб пошел по коже.
- Холодно? - удивилась она.
Он только вздохнул.
- Почему мама так долго?
Мама не долго. Легкая на помин она возвращалась, все такая же голая и беззащитная.
Виктор слегка приподнялся, сам отодвинулся и подвинул за попку поближе к себе дочку, чтобы освободить побольше места для ее мамы и вдруг с нелепым удивлением понял, что все это время его не то полурасслабленный, не то полунапряженный отросток располагался на бедре его дочери. Ему стало стыдно и он начал шарить глазами в поисках плавок.
- Чего ты, пап? Мама же раздетая. И я тоже.
И притянула его за руку к себе.
- Давайте, рассказывайте.
Ирка вяло улеглась с другой стороны дочери и обняла ее за живот, глядя сквозь видимое в какое-то невидимое пространство, не слыша слов и думая о чем-то болезненно горьком…
- О чем рассказывать?