"Вспышка страстного требования любви" является работой сопротивления. Пациентка лишается своей сообразительности, своего принятия объяснений, своего понимания, своего интеллекта, своего ин-сайта. Она "вся как будто ушла в свою влюбленность". Страсть вытеснила вспоминание. Под угрозой находится даже продолжение лечения. Существенно важная двойственность ясно выражает этот парадокс: любовь является мотором аналитического излечения, а также главным препятствием к нему. Давайте предположим, что процесс анализа развивался, так сказать, нормально. Вдруг "вся сцена совершенно меняется, как будто бы игра сменилась ворвавшейся внезапно действительностью". Как нам следует понимать эту явную инверсию логики аргументации? Давайте оставаться ближе к тексту, где появление любви в переносе посреди анализа описывается как обладающее качеством действительности, посягающей на иллюзорность данного процесса. Перенос, сравниваемый в другом месте с игровой площадкой, на которой разрешено навязчивое влечение пациентки к повторению, сравнивается теперь — по крайней мере, по своим воздействиям — с тем, что кладет конец театральной постановке. Мы можем предположить, что во время тех фаз анализа, в которых любовь в переносе выходит на первый план, субъект анализа, который говорит, и тот субъект, о котором "она" говорит, по-видимому, становятся одним и тем же. Между ними нет пространственного зазора. То пространство, на котором анализ возможен, сузилось. Но то, что возникает, не является действительностью. Другой субъект занимает теперь центр сцены, тот, кому пациентка активно адресует свои пассивные желания: аналитик.
Таким образом, мы переходим от любви к переносу. Или, еще более точно, здесь мы имеем дело с комбинированной концепцией любви в переносе. Фрейд (1914b, 154) говорил о новом iibertragungsbedeutung (трансферентном смысле), который аналитик придает симптомам пациентки. Таким образом, болезни приписывается трансферентный смысл. Но то, что в его статье 1914 года является герменевтическим предложением, техническим советом аналитику, имеет качество реального с точки зрения пациентки. Чувство пациентки столь интенсивно, что может привести аналитика к ошибке. Он может посчитать любовь в переносе чистой и простой любовью. Следовательно, она может иметь для него качество реальности. По-видимому, есть только один выход из этой головоломки. Аналитик должен вести анализ вдоль срединного курса: между сциллой отстраненного искусства толкования (герменевтики) и Харибдой аналитического "реализма". Лишь тогда виртуальность переноса будет "порождать промежуточную область между болезнью и реальной жизнью, через которую осуществляется переход от одного к другому" (Фрейд, 1914b).
Интерпретация любви в переносе должна, таким образом, быть направлена к восстановлению пространства между пациенткой и ее рассказом. Это больше, чем работа над сопротивлением. Приходится восстанавливать аналитическое пространство. Для успеха в этом деле необходимо восстановить понимание замещающей роли аналитика для анализанта, являющегося субъектом анализа. Лишь когда он или она находится вне центра психической жизни пациента, аналитик в состоянии придать симптомам невроза новый "трансферентный смысл", на который косвенно указывал Фрейд в работе 1914 года. Интерпретация переноса может содействовать инсайту пациента в глубь его специфической индивидуальности в выражении
Использование выше местоимения мужского рода может привести нас к пониманию кое-чего относительно "тайного" континента женской сексуальности. Местоимение "его" принадлежит статье