Эротический и эротизированный перенос

Тем не менее, если мы преступим границы как буквального понимания текста, так и обстоятельств, определенных эпохой, в которую он был написан, станет возможным следовать за тонко очерченными линиями формы, которая станет более ясно прорисованной в последующих работах Фрейда. Если "образ отца" представляется в некотором смысле "соответствующим реальным отношениям субъекта излечения к своему врачу" (Фрейд, 1912а), он также подчеркивает символическое измерение: то, которое определяет формулировку эдипова комплекса. Объектом желания пациентки не является аналитик. Это даже не желание быть пассивным объектом любви аналитика. Оно, скорее, является желанием обладать, без какого-либо посредничества, символической репрезентацией любви и знания, насыщения и завершенности — другими словами, отменить эти отличия секса, пола и размножения, основанные на успешном эдипальном решении.

В известном смысле, по крайней мере, часть "тайны" женской сексуальности лежит в воззрениях наблюдателя. В прошедшие несколько лет та социальная ткань, на основе которой насаждалась мужская гегемония, была пропитана феминистскими представлениями. Это означало изменения в самовосприятии обоих полов. Даже bilrgerliche Moral, возможно, изменилась, а возможно, и нет. Тем не менее, что для нас действительно важно, сейчас в такой же большой степени, как и тогда, когда была написана данная статья, так это, с одной стороны, "заменить моральное эмбарго соображениями аналитической техники", а, с другой стороны, придерживаться "этической ценности" психоаналитического лечения, которое "зиждется на правде" (164). Ни технические, ни этические соображения не позволяют нам отклоняться от правды. А та основополагающая истина, которой мы научились из нашей практики, состоит в том, что все, что мы можем предложить пациентке помимо той правды, которую мы охватываем в наших интерпретациях, является лишь суррогатом, "так как вследствие своего состояния, пока не устранены вытеснения, больные не способны получить настоящее удовлетворение" (165). Это означает, что те аспекты правды, которые сообщаются пациентке через наши интерпретации, направлены на устранение результатов вытеснения. Чтобы остаться верным духу этой статьи, надо добавить, что это в особенности касается тех вытеснений, которые образуют невроз и препятствуют способности к любви.

Теперь, как и тогда, когда была написана данная статья, аналитикам приходится "вести борьбу по трем направлениям" (170). Против тех сил, которые объединяются для того, чтобы выбить нас из нашей аналитической установки, существенно важен тщательный контроль контрпереноса. Против тех оппонентов, которые, размахивая пуританскими флагами традиционной морали, пытаются воспрепятствовать прояснению и передаче обоснованного знания относительно сексуальности — будь она детской или взрослой, женской или мужской — нам следует приобретать большее понимание, не только по поводу самой сексуальности, но также по поводу условий самого нашего понимания. А против редукционистских взглядов тех, кто стремится к быстрым результатам через краткосрочные терапии, мы должны приобретать большее понимание тех условий, которые позволяют происходить инсайту.

Вот что поставлено на карту в анализе. Может быть, это причина того, почему другие аспекты переноса, состоящие из "менее нежных чувств", отнесены к другому подстрочному примечанию (161п.)[40]. Здесь не сказано ни единого слова по поводу отличия между "позитивным" и "негативным" переносом, которое появилось в работе 1912 года. Если любовь в переносе стремится к отмене различий через эротизацию, негативный перенос стремится к отмене различий через деструкцию. Любое представление различия — будь это язык, норма или символ — воспринимается как угроза нарциссизму пациентки, который должен быть преодолен. Психоанализ подразумевает борьбу за и сопротивление против припоминания. Припоминание подразумевает избегание, а также приближение к повторному переживанию. Повторное переживание подразумевает в равной мере как кратчайший, так и окольный путь к пониманию.

Это может быть причиной того, что когда анализ закончен — я не решаюсь сказать завершен, — то воспоминание, которое остается о нем у аналитика или анализанта, и в особенности его письменное описание аналитиком или анализантом, является лишь бледным отражением того, что происходило во время анализа с любым из них или между ними. Все, что известно, так это то, что анализ некогда имел место. Однако он обладает силой убеждения. Часто, слушая такое описание, говоришь себе: "Данный рассказ был действительно неправдоподобен, но убедил каждого, ибо в основном был правдив" (Боргес, 1974, 568). Как в сказке Боргеса, правдивой была эмоциональная тональность, отношение, подлинной была чувственность, подлинным было опровержение; "лишь обстоятельства, время и пара соответствующих имен были вымышленными".

Литература:

Borges, J. L. 1974. Obras completas. Buenos Aires: Emece Editores.