Эротика и секс в фантастике и футурологии

В принципе либо любое решение определяется общим аксиологическим ядром культуры, либо для каждого отдельного действия неизбежно принимается стратегия, максимизирующая его возможные эффекты. На практике, однако, все происходит не так. Возможности, открывающиеся с вторжением эмпирического подхода, ловко перехватываются капиталом, нуждающимся в новых инструментах рекламы, разными политическими, военными, парламентскими группами давления. Естественная реакция на такой коммерциализированный и ритуализированный секс — секс анархический, практикуемый контрабандой. Как уже говорилось, и тот, и другой берут себе в союзники науку, но оба — неправомерно. Ибо совокупный эффект этих двух разнонаправленных тенденций, их равнодействующая всегда разрушительна, они с разных сторон разрушают то, что могло оставаться ценностью лишь до тех пор, пока оставалось автономным. А секс «бунтовщиков» тоже ни в коей мере не является автономным, ибо осуществляется всегда в противостояние кому-то или чему-то: социальным институтам, тенденциям цивилизации и т. п.

Как и в других случаях, от недостаточного и потому дурно используемого знания есть лишь одна защита — знание более полное. Но сегодня ждать его неоткуда; те отрасли науки, из которых оно могло бы прийти, развиты очень слабо. Ни разросшаяся до звезд психофармакология, ни биология секса, ни какая-нибудь другая отрасль науки, «приписанная» к определенным телесным феноменам, ничего не подскажут касательно великих решений, подобных перестройке нормативных систем культуры.

Для биотехника тело — мозаика. Если проблему падения ценности сексуальных контактов нужно будет решать химику — он прежде всего придумает, если сможет, какой-нибудь препарат, усиливающий наслаждение от полового акта: когда после этого секс начнет практиковаться шире, опять станет легче и доступнее и вновь обесценится — разработают какую-нибудь очередную пастилку или сконструируют усилитель оргазма в виде шлема с электродами, который каждый из партнеров должен будет надевать, приступая к акту… Из всех возможных путей такая эскалация — наихудший.

Знание, которое здесь необходимо, — это знание о системе оптимизации внутрикультурных ценностей. Его только предстоит «выковать» в антропологических исследованиях. Пока же его нет. и когда оно появится, никто не знает. Роковое влияние такой асимметрии потоков эмпирического знания ощущается уже давно.

Литература осознает эту ситуацию по-своему: обычная, нефантастическая, показывает, как изгоняемая из реальной жизни романтика чувства вынуждена прятаться (например, в микроповестях Дж. Кабаниса[12]) или замыкаться в коконе извращений, как это происходит у Набокова. Фантастика — пугает и смешит нас картинами «тотально регламентированного секса». Но это уж — традиционная обязанность литературы. Жаль только, что «сайнс фикшн» нечасто обращается к реалистическому познанию процессов и явлений. В основном в ней, особенно в классических произведениях, царствует футурологическое викторианство, которое лишь заменяет архаичные фиговые листки транзисторным cache-sex (гульфиком — фр.).

Мы уже убедились, что секс — это стрелка сейсмографа, регистрирующего потрясения от столкновений цивилизации с культурой, т. е. прагматического технократизма со стихийно противостоящими ему силами. Но вторжение эмпирического начала в сферу секса не сможет ограничиваться тем манипулированием, о котором хоть изредка, но говорит «сайнс фикшн».

Ведь можно не просто манипулировать сексом, который дан нам биологически: можно вообще видоизменить его самым радикальным образом, преобразовав смелыми операциями саму психическую и физическую природу человека. Противозачаточные средства и эктогенез могут оказаться лишь первыми робкими шагами далеко идущей автоэволюции. Фантастика об этом молчит. Еще много лет назад кто-то из известных сексологов, если не ошибаюсь, Хэйвлок Эллисон,[13] заметил, что характер секса мог бы резко измениться, если бы изменилось местоположение половых органов. Рассуждал он следующим образом: эволюция в своем обычном стремлении сэкономить скомбинировала органы размножения с выходом выделительной системы организма, и то обстоятельство, что в подобном месте локализуется удовлетворение любовных влечений, — это просто красная тряпка для тех, как правило, сублимирующих и возвышающих трудов, за которые берется культура, подступая к человеческому телу.

Так, может быть, помещение детородных органов где-нибудь, скажем, между лопатками, сняло бы odium?[14] Такая мысль звучит одновременно и шокирующе, и глупо. Психологические последствия подобного переноса для нас абсолютно непредсказуемы, как и то, будут ли такие последствия вообще.