Очень тебя прошу, Ролан, уговори Планию бросить эротику рабов и заняться матримониальными вопросами. Данных по этой проблеме больше, а институт брака в Риме — поистине парадокс, который стоило бы тщательно проанализировать. Венчание представляло собой дело совершенно частное, брак был вписан в систему римского права. Но каким образом? Ведь никакие записи в муниципалитетах не производились, никакие чиновники в церемонии не участвовали. Врачующимся было достаточно подать друг другу руки. Формальности сводились к договору о приданом.
У Плании нет четкой концепции. Сперва она полагала, что в Риме брак давал гарантию «легального прироста граждан». Такое отношение, предположительно небольшой группы сенаторов, высмеял, как ты, возможно, помнишь, Плиний Младший. Его знаменитая фраза, и по сей день, впрочем, не утратившая актуальности, звучит примерно так: «Если нам не хватает граждан, я в течение пяти минут могу освободить тысячу рабов. Только идиот станет ждать девять месяцев».
Из слов Плиния Плания сделала вывод, что в Риме отсутствовала какая бы то ни было семейная политика, а браки заключались из опасения, как бы не вымер род. Я возразил, обратив внимание Плании на то, как легко было кого-нибудь усыновить и дать ему свою фамилию. Зачем же римляне женились, а после — столь же легкомысленно разводились, без согласия и даже уведомления супруга? О разводе Мессалины с Клавдием, который в общей сложности был женат четырежды, знала каждая галка на заборе, только не сам император. Как соотносились матримониум и любовь?
Я рекомендую Плании не разграничивать проблему брака и вопросы любви и эротики, но делаю это робко, опасаясь конфликтов. Главный аргумент против — римская поэзия, превозносившая «вечную любовь» и «нерушимый союз святой дружбы» лишь применительно к любовницам. Только им, своим dominae,[29]
клялись поэты в любви и верности до гроба. «Госпожой», обычно воспеваемой под каким-нибудь греческим именем, могла стать любая женщина: темнокожая ливийская рабыня, неграмотная проститутка средних лет, вольноотпущенная воспитательница детей, девочка-подросток docta puella[30] и ее мать-аристократка. За одним исключением: dominae не могла быть супруга поэта. Если таковая у него имелась, сей постыдный факт скрывался. Было явно не принято любить собственную жену. Отголоски той традиции можно обнаружить и сегодня, не правда ли? Обожать супругу — словно бы немного неудобно, во всяком случае в Италии. Да и в других местах, пожалуй, тоже.Плания утверждает, что эта римская традиция породила «комплекс Петрарки, который затыкал уши воском, дабы стоны безымянной жены, рожавшей за стеной очередное чадо, не мешали ему сочинять сонеты к Лауре». За ужином я брякнул что-то критическое об этой не слишком удачной формулировке, Плания же в ответ, опрокинув бокал красного вина, вскочила из-за стола и выбежала из столовой. На пороге она споткнулась, а я подавился тушенным в миндале морским языком, который приготовил специально для Плании. Сейчас я ее жду. Она не возвращается. Я отнес посуду в кухню и открыл холодильник. С дверцы упал магнит в форме жабы, которым Плания прижимает список того, что нужно купить.
Знаешь, Ролан, в последнее время я сильно продвинулся. Из цыгана получился обыватель. Помнишь, каким я был когда-то? Колтуны на голове, пластиковые сандалии, подвязанные веревкой? Помнишь, как мы впервые отправились на пляж, я разделся, а ты в ужасе заорал: «Да ты, Сильвио, из Освенцима, что ли, вернулся?» Кто бы мог подумать, что я отращу животик, стану носить размер XL, полюблю готовить, стирать в стиральной машине (Плания даже называет меня енот-полоскун), ходить за покупками. В пятницу вечером я по-детски радуюсь в предвкушении субботней ярмарки. Сажусь за письменный стол, надеваю очки и изучаю список необходимых покупок, в котором всегда что-нибудь да пропущено. Плания мелочами не интересуется. Я — наоборот. Замечаю, что масла в бутылке осталось на донышке, что кончается лук. Свежую зелень я всегда покупаю у своего давнишнего знакомца. Помнишь Робертино? Хромоногого немого с улыбкой во весь рот.
Я понаписал тут всякой ерунды, Ролан, чтобы скрыть свою подавленность. Это письмо я откладывал со дня на день. Тебе хватает собственных горестей, не хотелось морочить голову еще и своими проблемами. Но мне необходимо выговориться, спросить совета. Ролан, с Планией что-то не в порядке, а стало быть, и со мной тоже. Ты знаешь, что она значила для меня с самого начала, с первого взгляда! Помнишь, как мы стояли на вершине лестницы, дышавшей жаром? Тыльной стороной ладони я утирал со лба пот, взволнованно следил за маневрами шофера в белых перчатках. Из черного лимузина появилось гибкое существо в ниспадающей черной тунике на узеньких бретельках. Ты помахал рукой, девушка увидела тебя и направилась к нам. Она шла быстро, но мне казалось, будто это длилось вечность. В нетерпении я хотел броситься ей навстречу.