Эрта книга четвертая (СИ)

- Странно... в любом случае я буду продолжать лечение, но вы же понимаете, что мне нужна более полная картина, однако, если ее супруг что-то скрывает, то спрашивать его не имеет смысла.

- Я могу попросить отца, чтобы он в беседе попытался выяснить еще что-либо.

- Вот, попробуйте, - Мадат поднялся со стула, - и кстати, общество вашей милой Маани, очень хорошо действует на мадам Далли.

- Каким образом?

- Мадам Далли рисует в ее присутствии, более того, рисунки получаются законченными, - доктор Мадат вынул из кармана сложенные вчетверо несколько листов, - полюбуйтесь.

Доктор Горн развернул листы и посмотрел на рисунки, они были выполнены углем, мягкие штрихи, тонкие линии, игра теней... в основном на них изображены птицы, те самые лебеди, что живут в пруду.

- Я не особый ценитель изобразительного искусства, но эти рисунки очень красивы, а вот в императорской галерее их бы оценили... Должно быть, красками получилось бы еще лучше?

- Красками? - оживился доктор Мадат, ему пришла в голову какая-то мысль, и он довольно потер ладони, - красками! Великолепно! Красками...

Не попрощавшись, доктор Мадат быстро вышел из кабинета, что-то бубня себе под нос, Горн проводил его взглядом и хотел было присесть, но дверь открылась, и доктор Мадат просунув голову, произнес, - а ваш отец пусть все разузнает, и не спешите отправлять телеграмму супругу мадам Далли!

- Хорошо, - доктор Горн кивнул и, вспомнив об операции, которая запланирована на утро, подошел к шкафу и стал переодеваться...

На север от Актура.

Проехав несколько часов на север от Актура, Кинт сбавил обороты и свернул к рощице, которую высветила из мрака ночи мощная фара одноколейника. Ехать было возможно только на достаточно большой скорости, это позволяло светить фаре ярко, но в тоже время была вероятность не вписаться в очередной поворот и стать памятником беспечности, кои теперь появляются на трактах в виде искореженной груды металла и с объеденными хищниками скелетами. На малых оборотах фара светила тускло, но Кинту удалось въехать в рощу, где он в неглубоком овражке смог расположиться на ночлег. Сон не шел, еще бы, столько проспать в лазарете, и Кинт решил развести огонь, поужинать, более внимательно перетрясти и устроить свой обновленный арсенал и нехитрый скарб, а также посидеть в тишине под звездами теплой летней ночью.

Кинт последовал рекомендации Мореса и покинул бывшую столицу терратоса этим же вечером, но сначала, заехал в очень дорогую аптеку за порошками и мазями по списку доктора Горна. Потом в магазин оружейного дома Ренэ, а также озаботился покупкой кое-какого походного снаряжения, одежды, небольшого количества съестных припасов и бочонка горючего в большой мастерской "Дов и сыновья". Ощущая в кобурах в портупее под кожаной курткой рукояти пистолетов, Кинту всегда было как-то спокойнее, еще пояс с револьвером и ножнами сейчас висит на массивном руле одноколейника, там же, как к седлу лошади, приторочен к сиденью чехол с новым охотничьим карабином серьезного, армейского калибра.

- А это детище прогресса повыносливее будет, - сказал вслух Кинт бросив взгляд на одноколейник и понял, что разговаривает сам с собой, но прерывать монолог не стал, - лошадь столько не увезет... горючее правда, дороговато, но пока я в средствах не стеснен...

Кинт снял с огня небольшой медный котелок и бросил в него щепотку чая.

- Даже не знаю, Григо, что мне тебе говорить...

В стороне хрустнула ветка, пистолет моментально скользнул в руку Кинту и вороненый ствол уже смотрел в строну "лишнего" звука.

- Кто там? Выйди! - громко сказал Кинт.

Но, кроме рыжей тени какого-то зверя, что сорвался и прошуршал прочь по прошлогодней палой листве, никого не было. Внимательно осмотревшись, Кинт убрал пистолет на место, расстелил плотный дорожный плащ из парусины на листве у дерева, долго глядел на звезды сквозь ветви редких деревьев, потом отпил горячий и терпкий напиток и, прикрыв веки, погрузился в свои мысли.

Разбудили Кинта пение утренних птиц и периодически гудки - моторные повозки сигналили на тракте. Позавтракав парой вареных яиц и запив все холодным чаем, Кинт, пока одноколейник неровно тарахтел прогреваясь, выкурил сигару из забытого, а может оставленного Моресом на память портсигара, проверил как все закреплено на багажной раме и замки багажных кофров. Потом, уселся на сиденье, надел кожаный шлем, поднял на нос походный платок, опустил на глаза массивные ветровые очки и поехал из рощи. Одноколейник, почувствовав шипастыми колесами веками укатанный булыжник северного торгового тракта, уверенно покатил дальше, разгоняясь и обгоняя попутные повозки и фургоны.