Эртан (дилогия)

Вот и сейчас – настолько увлекся, что от внезапного звонка в дверь ледяной пот прошиб. Несколько секунд Данилу понадобилось, чтобы осознать, где он находится и что происходит. Когда сообразил, усмехнулся сам себе: да уж, отлично подготовлен к выживанию. Хоть сейчас в спецназ.

Звонок прозвенел еще раз – длинно, настойчиво. Данил выглянул в коридор, прислушался.

– Данила, открой, – спокойно попросил Герман. – Я знаю, что ты там.

Герман – откуда? Как?! Впрочем, ладно, сейчас это не главное.

В комнате открыто окно. Если повезет, можно перемахнуть на соседский балкон этажом ниже. Ага, а если не повезет – одиннадцать этажей вниз и – привет, земля. Это только голливудские хакеры умеют по стенам бегать, а наши, российские, и по ровному асфальту не очень.

– Прострелю замок, – пообещали с той стороны двери. – Юра огорчится.

Черт! То-то будет Юрке плата за гостеприимство… А может, братец блефует? Ну что за дикость, в самом деле? Это ведь Герман! Он не может так поступить!

Данил на цыпочках подкрался к двери, посмотрел в глазок. Герман приставил пистолет к замку.

– С ума сошел? – оторопело выдохнул Данил. – Я открываю.

Герман вошел, невозмутимо захлопнул за собой дверь – ногой, не оборачиваясь. Пистолет он держал направленным на брата.

– Герк… ты чего? – испуганно спросил Данил, пятясь назад.

А что если и вправду сошел с ума? Наследственность располагает: отец страдал от шизофрении. После смерти второй жены, Данькиной матери, болезнь обострилась. Отец часто впадал то в тоску, то в беспричинную ярость, крушил мебель и бил сына – почему-то только младшего. Герман обычно его утихомиривал, а потом долго объяснял рыдающему Даньке, что папа не сердится на него, папа просто плохо себя чувствует. Однажды папа почувствовал себя настолько плохо, что решил прихватить кровиночку на тот свет.

– Герка, это я, твой брат, – осторожно сказал Данил, чувствуя себя предельно глупо.

– Я вижу, – спокойно согласился Герман. – Не слепой.

Он вовсе не выглядел впавшим в ярость, и это пугало больше всего.

Данил отпрыгнул в комнату, захлопнул дверь и задвинул хлипкий шпингалет. Из коридора послышался тихий смешок: преследователь тоже понимал, что это скорее жест отчаяния, чем попытка преградить путь. Перелетая через завалы вещей – ну и свинарник у Юрки! – Данил метнулся к окну, вскочил на подоконник. Сзади раздался глухой удар, звякнуло стекло – должно быть, петля от шпингалета отлетела к серванту.

Данил бросил быстрый взгляд через плечо. Герман стоял в дверном проеме с наведенным пистолетом в руках. Глаза у него были холодные, безучастные. Не безумные – чужие.

– Прыгай, чего же ты, – сказал Герман. Не насмешливо даже – равнодушно.

Не верил, что брат прыгнет? Или наоборот – хотел этого? Но как же кристалл? Происходящее выглядело каким-то странным фарсом: ни преследователь, ни преследуемый не заикнулись о камне. Но времени на рефлексию уже не оставалось. Данил снова глянул вниз, на соседний балкон. Расстояние небольшое, но траектория чертовски неудачная.

Приглушенно громыхнул выстрел. Прежде, чем разум осознал происходящее, тело инстинктивно отшатнулось от оконного проема. Ногу обожгло болью. Данил взмахнул руками в безуспешной попытке сохранить равновесие, и полетел назад, приложившись затылком об пол. Перед глазами вспыхнул сноп разноцветных искр – и все померкло.

* * *

– А что потом? – глаза у Женьки были большие и круглые, как у пацаненка, которому на ночь рассказывают страшную сказку.

– О, у меня было много разных и весьма живописных «потом», – усмехнулся Дан. – Первым делом я очнулся в крестьянской хижине, и меня называли Вереском. Свое настоящее имя – вернее, то, которое я полагал настоящим, – я вспомнил много позже. Память Кристофа восстанавливалась долго – почти полгода, да и после не раз выкидывала фортели. Факты, которые я полагал въевшимися намертво, внезапно улетучивались, словно их никогда и не было. Вообще, первые полгода мне постоянно казалось, что я сплю и вот-вот проснусь. Именно тогда я и приучил себя носить яд в дорожной сумке. Больше всего я боялся потерять рассудок – а дело, как я подозревал, шло именно к тому.

– Ну, а Мил… Герман-то что сделал? – нетерпеливо перебил Женька.

История Вереска была ему в общих чертах известна, а вот поведение Президента интриговало. Если Милославскому-старшему нужен был кристалл, то почему он не спросил о нем сразу? А если хотел убить, то зачем стрелял в ногу? Непонятно.