Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть

– А, здесь прямо у входа в вокзал фаэтон наш партийный, тоже Надежда Константиновна выделила. Эх, замечательная у вас женщина, – констатировал Хвощов.

– Ну, идем, агроном, по дороге расскажешь, что у вас нового, – сказал Ёсиф и зашагал к выходу.

Спустя минуту гегемон и агроном ехали в большом черном механическом фаэтоне производства немецкой мануфактуры «Даймлер-Бенц», приводимом в движение не лошадью, а двигателем внутреннего сгорания и управляемом с кабины не вожжами, а рулевым колесом. Стален любил автомобили, они вызывали у него восторг и недоумение одновременно. Восторг, что он пользуется всеми достижениями прогресса, а недоумение, что он не понимает, как все эти штуковины работают. С лошадью все понятно, шаг, и вот тебе движение, а тут целая дюжина лошадей, но они где-то под капотом. Все это было ему, грузину с тремя классами церковно-приходской школы, абсолютно невдомек. Но он не утруждал себя размышлениями о техническом прогрессе, он просто им, прогрессом, управлял. Да, да, именно управлял, дотируя тех или иных ученых на новые разработки из казны партии. Вот и Хвощова он считал гением от ботаники и не жалел на его изыскания с кукурузой денег.

– А что, мил человек, высеял ли ты новый сорт кукурузы, что мы с тобой в Мексике открыли? – спросил вдруг Стален.

– Да, Ёсиф Виссарионыч, высеял делянку, но пока плохо взрастает, климат наш столичный, видно, не подходит, думаю на Кубани попробовать, там-то все растет, – ответил Никита.

– Давай, сеятель, сей. Иначе… иначе я тебя на каторгу сошлю, там у тебя сразу все взрастет, – пригрозил Стален.

– У меня и здесь все взрастет, – утвердительно ответил Хвощов.

– А что, Никишка, народ-то наш еще бунтует?

– Да, Ёсиф Виссарионыч, есть несколько горячих очагов. Кстати, Кубань – один из них, еще Кавказ. Горцы горячи, не хотят жить в Стране Советов, хотят по законам гор.

– Какой там закон, я сам с Кавказа. Закон в горах один, волчий, выживает сильнейший, – грозно ответил Стален. – Ничего, подавим. Не сможем с помощью царя вразумить, то с помощью пороха и террора получится.

– Вы прям, как товарищ Троцкин, выражаетесь, – подметил Никита.

– Цыц, при мне это имя не упоминать, этого человека не существует боле для дела революции. Его в принципе уже не существует, – обозлился Ёсиф.

– Понял вас, гегемон. Надежда Константиновна наказала вас отвезти на вокзал и усадить на паровоз до Ё-бурга, и мне сказала тоже ехать с вами, – сказал Хвощов.

– Это как же? Стало быть, я даже не отобедаю, и с корабля – сразу на паровоз, – возмутился Стален. – В таком случае ты мне там не нужен, я с Джежинским знаком давно, с ним и буду, а ты здесь кукурузу сей.

– Ух, – выдохнул Никита, – я ждал этого ответа, я признаюсь вам, Ёсиф Виссарионыч, влюблен.

– И кто ж эта счастливая женщина? Кому ж достался такой хвощ? – подшутил над Никитой Стален.

– О, она прекрасна, я с ней познакомился в Мексике, Розой зовут, но она наша, славянка. И мы держим это в секрете, но вам я могу сказать, – хвастливо выпалил Никита.

– Нет, Никишка, секреты не выдают даже самым близким. Ты знаешь, я строго караю предателей. А посему любой секрет должен оставаться секретом. Заруби себе это на носу, – приказал Стален. – Все, помолчим до вокзала, надо с мыслями собраться, – добавил он.

– Слушаюсь, товарищ гегемон, – отчеканил Хвощов.

Он и не хотел особо афишировать свои отношения с Розой Ивановной Люксембург-Пупской, тем более что она его об этом сама предупредила: «Ты, Никит, помалкивай о нас, сам понимаешь, время сейчас нестабильное. Головы летят, только шашки сверкают. Мало ли кому чё привидится. Так-то оно и покойней будет, коль никто не знает». Но вот Сталену, ему все же хотелось рассказать о своем счастье, и если бы не строгость гегемона, выложил бы все, как на духу.