Есаул из будущего. Казачий Потоп

«Ату их! Сплотимся вокруг законного короля! Да здравствует Святая Дева, еретиками не почитаемая!» – такие и подобные лозунги пошли гулять по стране. И слова быстро становились делами. То в одном, то в другом городе происходили погромы немецких кварталов, домов знатных шляхтичей, перешедших в кальвинизм или лютеранство. Здорово досталось и арианам-социанам.

Запылали мирные дома, стали пропадать, иногда со своего двора, люди, не принадлежавшие к доминирующей в стране конфессии. Посчитав патриотическим карт-бланшем молву о предательстве в битве при Висле, негодяи пользовались ею для удовлетворения собственных низменных чувств. Грабили, убивали, насиловали, унижали. Польские дороги стали совсем непроходимы для одиноких путников или небольших групп путешественников – разбойников вера вообще не интересовала, они обычно грабили и жестоко убивали всех, кого могли.

У всех некатоликов на территории ранее самой терпимой к иноверцам Польши появились проблемы. Теперь им там было неуютно, а то и смертельно опасно находиться. Резко ухудшилось отношение даже к совсем уж непричастным к происшествию евреям. О православных с униатами и говорить нечего, их уничтожали при первой возможности, для католика отличить схизматика от униата дело нелегкое и невыгодное в придачу. Проще просто убить и ограбить. Многим шляхтичам-православным пришлось делать выбор: возвращаться с повинной на родину, чтоб уцелеть, или срочно переходить в католицизм. Ни для кого не было секретом, что в войске гетмана, большей частью на руководящих постах, сотни представителей благородного сословия. Таких перебежчиков он охотно принимал, в нарождавшемся государстве катастрофически не хватало образованных людей. Однако большинство для спасения предпочло сменить веру.

Одновременно казачьи агенты разносили слухи и о милосердии Хмельницкого, отпустившего множество поляков. Однако эта молва такого распространения не получила, хотя выпустили из Люблинского и Сандомирского воеводств десятки тысяч людей. Но угонялось-то в неволю, погибало на дорогах несравненно больше, да и здесь-то иезуиты не прозевали, успешное распространение вражеской пропаганды пресекли. Да и уж очень зрима, неоспорима для поляков была причина их бед – проклятые схизматики. Именно явность вины иноверцев – схизматиков и добавившихся к ним протестантов – стала фатальной для атмосферы терпимости в государстве. Простой народ, немалая часть элиты Польши настроились на искоренение всех еретических гнезд в своих городах и селах. Естественно, евреям, имеющим имущество, соблазнительное для соседей, все чаще стали вспоминать, что они «предали Христа». О том, что он сам был евреем, в подобных случаях почему-то вспоминать не хотели.

«Получали – веселились, подсчитали – прослезились». Это – тютелька в тютельку – о Хмеле после битвы. Когда покойников, наконец, захоронили, а добычу с поля боя поделили, пришло время для подведения первых итогов битвы. И здесь впору было плакать, а не радоваться.

Выяснилось, что казаки потеряли почти половину артиллеристов, а это были ценнейшие специалисты войны. У пиратов Карибского моря хороший канонир получал порой долю большую, чем капитан. У гетмана чуть сердечный приступ не случился, когда он ознакомился со списком выбывших из строя, столько там было знакомых, а то и дорогих для него имен. Слезы сами собой на глаза наворачивались у совсем не склонного к сентиментальности человека, ведь столько походов с этими людьми проделано, в стольких опасностях вместе побывали… В другой момент он, может, и сам бы их на смерть послал, но сказалось предельное напряжение предыдущей недели – пришлось на вечер выпасть из руководства и нажраться до потери сознания в кругу доверенных атаманов. И у самых великих людей есть нервы.

Заменить погибших пушкарей в ближайшее время было нереально, да и к уцелевшим стоило отнестись с бережением. Гетман немедленно дал указание атаманам беречь оставшихся пуще глаза. В передней линии табора, пусть смертью героев, но погибло около половины лучших стрелков запорожского и донского войск. Также больше половины своей численности потеряла гетманская пехота. Это связывало руки Хмельницкому в отношениях со старшиной Сечи, от опеки которой он надеялся вскоре освободиться. Гетманскую армию предстояло восстанавливать.

Наконец, вопреки расчетам, пороха у поляков захватили немного – те его успели выстрелять, – а свой тоже был использован сверхлимитно. Это очень ограничило планы на разграбление больших территорий. Многие города и замки успеют запасти продовольствие благодаря новому урожаю, а на разрушение укреплений необходимо очень много пороха. Отсутствие больших пороховых заводов на Малой Руси показало старшине необходимость срочного их строительства.