Есаулов сад

Лазо – тоже практик.

– А вот здесь убило юнкера Н., – ласково глядит на меня Колька. – Ангара стояла желтой в тумане. Юнкер хотел быть прапорщиком. В нагрудном кармане у него лежала фотокарточка «Петеньке от Белы». Белла была недурной девицей, но у нее был недостаток, – когда она слышала что-нибудь смешное, она не смеялась, она поджимала губки и говорила:

– Блеск и нищета куртизанок…

– Замолчи, – обрываю я его. Но я же поверил Кольке, а Беллу я уже успел назвать дурой.

– Белла сейчас на пенсии. О юнкере она вспоминает так: «Как я могла поверить в его святое дело? Как я могла?…»

Колька неисправим.

Играет он великолепно. Изящно. Тренеры ошибаются, когда пишут: «Баскетбол – силовая игра». Баскетбол – игра техники и психологии.

Колька специально знает капитана филологов, по дороге в спортзал он живо и равнодушно нарисовал мне его характер.

– Типичный сангвиник, – сказал о капитане Колька.

– К концу игры сангвиника нет. Я вижу мокрого, усталого человека, которому уже на все наплевать.

Колька непроницаем. Он всегда такой, когда ему везет. Ему всегда или почти всегда везет.

– Блеск и нищета куртизанок, – поддразнивает он меня, когда мы сидим вместе и ждем следующей игры. От ее исхода у Кольки станет улыбчивым лицо, или он будет грустным.

Мы затаились на тесной скамейке. Судьи не торопятся. Спортзал – наш маленький университетский спортзал – вот-вот взлетит: недужно жужжит мотор вентилятора.

Девушки, выставив круглые колени, откровенно смотрят на голые тела парней. Я не люблю короткие юбки.

Наконец – свисток.

На площадку выходят маститые. Они медлительны и лениво выкрикивают приветствия. Трещат сухие хлопки. Фавориты равнодушны.

В командах по четыре человека, но играть тесно. У физиков выделяется мелким дриблингом Будков и долговязый слабосильный Вазур. Вазур близорук, тонкие интеллигентные очки – кажется, он с ними родился.

Говорят, он хочет остаться в аспирантуре. У геологов – тщедушный, плюгавенький Бортников, как юла, вертится под ногами Вазура. Для Вазура он недосягаем. У него очень низкая посадка. Второй – Ульянцев, крепыш с типично русским широким лицом, взглядом. Светловолос.

– Такой может все, – серьезно шепчет Колька.

Если Будков или Вазур – один на один – получат пять штрафных – проигрывают физики.

Если выгонят Бортникова или Ульянцева…

Но Колька избегает об этом думать.

Команды идут очко в очко Поблескивают очки Вазура.

– Разбей их, – кричат из проема в стене сверху.

Без очков Вазур не сможет играть. Но Вазур осторожен. У своего щита он почти бездействует. Но у него несильный широкий прыжок, и он перехватывает верховые мячи, снимая их почти с кольца.

Перелома в игре нет и, видно, не будет, хотя темп становится угрожающим.

Бортников начинает грубить. Грубил он всегда, но невидимо. Сейчас судьи видят – у Бортникова уже три персональных ошибки. У него становится острее лицо. Профану кажется, что он не играет, а мечет бисер.

Клава Льгов, судья, не понимает Бортникова. Один раз он забывает, что у него римское имя – Клавдий и что он судья, и вскрикивает, выбросив губами свисток:

– Что ты делаешь?…

И дает ему четвертый персональный – на этот раз ошибочно.

Но он не мог не дать его.

Второй судья смиренно молчит, он тоже не понимает, что происходит.

Как это не странно, я понимаю, что дуэт Ульянцев-Бортников сильнее Вазура-Будкова.

Колька сидит, положа подбородок на голое колено (он не успел одеться) и говорит только для себя:

– Ульянцев останется один, и тогда все…

И я вижу, что Колька думает сейчас не о себе, не о своей команде, а думает о геологах – ему жалко геологов.

Улянцев – дипломник, Ульянцеву не хочется проигрывать напоследок.

Я тоже начинаю жалеть Ульянцева. В перерыв подхожу к нему и глупо говорю:

– А ты, Миша, останься в аспирантуре…

Он смотрит на меня, потом вздыхает:

– Ты, наверное, не то хотел сказать… Надоело мне жить здесь.

Он не договаривает. Но мне послышалось знакомое – на дворе уже март.

Не договаривает он потому, что кончился перерыв.

Физики сразу сравниваются с геологами – Вазур и еще один – я не знаю его фамилии – делают два удачных броска. Попадания чистые, мячи с коротким шорохом пробивают сетку.

Я хлопаю красиво. Глазами кошусь на Кольку. У него расслаблено обмякли губы.

Зал неистовствует. В игроков летят колкие оскорбления. На четвертой минуте выгоняют Бортникова. Он спорит.

– Уйди, Гена! – зло кричит Ульянцев.

Бортников виновато смотрит на Ульянцева, тот отворачивается, и Бортников убегает в раздевалку. Сейчас он будет курить.

Входит чернявый мальчик вместо Бортникова.

Мальчик делает неудачный проход.

– Не давай ему мячей, – громко шипит Ульянцев, надбровья у него делаются белыми от напряжения. Но кто-то дает мальчику все-таки мяч, и тот удачно прорывается к щиту.

– Сорок первый, – бесстрастно повторяют судьи номер мальчика, что забросил мяч. Снова ничейный счет.

И Вазур не выдержал – он берет минутный перерыв. Он просит судей удалить орущих парней и девчат из зала. Шум мешает игре.

Вазур сорвался. Предлагает он утопичное.