Есенин

Такая любовь была не только не нужна Есенину, он ощущал ее как тяжелую ношу, которую приходится носить. Сам Есенин рассказывал только об отбитых атаках Клюева, о том, что вынужден был припугнуть его разрывом, а за день до смерти поведал художнику П. Мансурову, как однажды Клюев «употребил» его, сонного. Все это наверняка правда. Но вряд ли вся правда. Конечно, Есенин был нужен Клюеву не только как сексуальный партнер, но если бы «Сереженька» не уклонялся, а однажды твердо уклонился, да так, чтобы у Клюева не осталось никаких надежд, вряд ли он стал бы возиться с «меньшим братом», принимать такое горячее участие в его поэтической карьере. Во время поездки Клюева и Есенина в Москву, когда Есенин хотел отправиться навестить Анну Изряднову и сына, Клюев устроил настоящую истерику. «Как только я за шапку, он — на пол, посреди номера, сидит и воет во весь голос по-бабьи; не ходи, не смей к ней ходить!»

Почему же Есенин, чья натура восставала против подобных отношений, все-таки не сказал решительного «нет»? Из уважения к таланту на такое не идут. В то время Клюев был нужен Есенину намного больше, чем Есенин Клюеву. Ведь пока именно Клюев — «известный признанный поэт», пользующийся большим авторитетом. Он — при желании — вполне мог перекрыть кислород поэту начинающему. А вот этого Есенин страшился больше, чем содомии. Ради «лиры милой» Есенин мог пойти на все, не пожалеть «ни матери, ни друга, ни жены». Он с юности мечтал стать поэтом, к которому приковано внимание общества. Но ему и в страшном сне не могло присниться, чем придется заплатить за «попадание в прицел» ему, по рождению далекому от литературных кругов, не имеющему никаких связей.

Во времена Серебряного века однополые союзы были явлением довольно распространенным и неосуждаемым. Но Есенин не мог не осуждать себя сам. (Точнее, не быть самому себе противным.) В свою очередь это не могло не привести к душевной трещине, не стать еще одной ступенькой по дороге — пока еще довольно длинной — к полной потере себя. А человек, окончательно потерявший себя, не может быть поэтом — и ничего, кроме веревки на шее, ему не остается.

…И слышатся нам голоса оппонентов: а откуда вы все это знаете? Вы что… Отвечаем: это гипотеза. Но гипотеза не на пустом месте. Как всегда, выдают стихи. «Не ты ль, мой брат, жених и сын…» — восклицает Клюев в посвященном Есенину стихотворении «Изба — святилище земли…». И в другом, также посвященном Есенину, — еще более откровенно: «Супруги мы…». А в «Плаче по Сергею Есенину»: «Овдовел я без тебя…». Конечно, можно возразить: это метафоры. Но уж больно настойчиво подобные метафоры повторяются. Да и в личном письме Клюев называет Есенина «братом и возлюбленным».

С. Городецкий вспоминает о приступах ненависти Есенина к Клюеву. («Ей-богу, я ножом пырну Клюева».) Михаил Кузмин, тоже гей, и потому разбиравшийся в отношениях такого рода лучше других, в книге «Форель разбивает лед» (написанной в 1926 г., т. е. уже после смерти Есенина), в главе «Уединение питает страсти», закамуфлировано говорит об отношениях Клюева и Есенина.

В начале главы («Ау, Сергунька! Серый скит осиротел./ Ау, Сергунька! Тихий ангел пролетел») явно клюевская лексика. Да и «Сергунькой», насколько нам известно, называли только Есенина. А дальше:

Что стыдиться, что жалеть?
Раз ведь в жизни умереть.
Скидывай кафтан, Сережа.
Помогай нам, святый Боже!
……
И стоим мы посреди,
Как два отрока в печи,
Хороши и горячи.
Держись удобней, — никому уж не отдам.
За этот грех ответим пополам.[33]

Есенин вовсе не «работает под Клюева». В петроградских салонах — в отличие от «учителя», всегда одетого нарочито по-деревенски, — он появляется в своей обычной одежде. Есенин «одевался по-европейски и никакой поддевки не носил, — вспоминала З. И. Ясинская, дочь И. И. Ясинского.[34] — Костюм, по-видимому, купленный в магазине готового платья, сидел хорошо на ладной фигуре, под костюмом — мягкая рубашка с отложным воротничком. Носил он барашковую шапку и пальто. Так одевались тогда в Питере хорошо зарабатывающие молодые рабочие. Есенин имел городской вид и отнюдь не производил впечатления провинциала…»

Но вот — первое совместное выступление Есенина и Клюева на вечере новокрестьянских писателей «Краса» 25 октября 1915 г. в зале Тенишевского училища. В вечере участвовали также крестьянские поэты А. Ширяевец, С. Клычков, П. Радимов и «примкнувший к ним» городской писатель А. Ремизов. Вступительное слово (или как говорилось в афише: «зачальное присловье») сказал С. Городецкий. Кроме стихов на вечере исполнялись рязанские и заонежские частушки, прибаски, канавушки и страдания (под ливенку).