Есенин

И началась забава. Океанская волна оказалась совсем не такая, как черноморская, она мотала, подбрасывала, то грозила унести далеко в океан, то резко двигала в сторону, а, в конце концов, веселясь, швыряла на берег ни с того, ни с его, как озорной ребёнок бросает из коляски на асфальт резиновую игрушку. Для вполне здорового человека, каковым являлся поэт Артосов, это было одно удовольствие. Вслед за ним в воду полезли остальные. Леонидову сразу смутило, что волна какая-то разбойничья, и Лидия Петровна отправилась отдыхать. Вторым удалился Хворин, проворчав:

— Нет, сегодня решил, наконец, выспаться.

Ушёл и Лещинский, промолвив:

— С моей поясницей… Не для русского человека развлечение.

Хитрова удалилась с цейлонцем бродить вдоль берега. Как ни странно, но и Цекавый не оценил прелести ночного океанского купания. Поплавал немного и удалился:

— Прав Вадим Болеславич, не для русского.

Куда более странным было то, что радостнее всех швырял себя в пучину и плавал классик Днестров. Они остались втроём. Он, Таня и Артосов. Бросались в воду, заплывали чуть подальше от берега и предоставляли волнам играть ими. И каждая такая игра завершалась выбрасыванием на песчаный берег, на котором такое блаженство было упасть, полежать минуты две-три, снова вскочить и снова бежать в океан.

Таня была в закрытом чёрном купальнике, и это сильно волновало Артосова. Он с детства обожал видеть девушек и женщин в закрытых купальниках. Они казались ему в сто раз обворожительнее, чем те, которые в открытых.

— Красавица моя! — шептал он, любуясь издали стройной, но отнюдь не тощей, как сейчас модно, фигурой Тани.

— Как он помолодел, это просто удивительно! — восхищалась Таня преображением, произошедшим с Днестровым. — Чем это объяснить?

— Вероятно, его личная трясучка наложилась на волнение океана, и получилось эдакое равновесие.

— Точно!

Их то расшвыривало по сторонам, и каждый искал взглядом в полутьме других, а то вдруг соединяло всех троих, и они оказывались лежащими на песке рядышком.

— Предлагаю создать поэтическое сообщество «Хитрая дура», — резвился Днестров. — Я и вас двое. Отменное название. Сейчас перестали создавать небольшие поэтические группы. Трёх человек вполне достаточно. Старый мэтр, молодой мэтр и начинающая поэтесса-красавица. Принимаете?

— Лучше назовём наше общество «Свободу Шаримбе!» — смеялась Таня.

И так они купались целых два часа. Так что даже Цекавый обеспокоился и, выйдя на берег, звал Днестрова:

— Алексей Аскольдович! Вам врачи вообще запретили плавать!

— Если врачи что-то запрещают поэту, он должен поступать с точностью наоборот! — кричал в ответ классик.

Когда они решили, наконец, что вечно барахтаться в Индийском океане невозможно, оказалось, что уже час ночи, что в борьбе со стихией все трое незаметно выбились из сил, и что каждому хочется одного — добраться до постели и рухнуть.

Утром, проснувшись и глядя на солнечный квадрат окна, Артосов лениво размышлял: «Я влюблён в неё. Она влюблена в меня. Между нами ничего не было и не будет. Мы будем верны. Она — мужу, я — жене. Это будет образец чистой и светлой любви. Как хорошо!»

Он взглянул на Днестрова и увидел вместо лица сухой осенний лист без признаков жизни. Вскочил, стал трясти:

— Алексей Аскольдыч!

У того открылись глаза, недоуменно воззрились на перепуганного Артосова. Улыбнулись.

— Фу ты! — облегчённо вздохнул Артосов.

— Ты думал, я сдох?

— Если честно… После того, как вы вчера кувыркались…

— А ещё удивляются, чего это я так трясусь. А меня с утра жизнь трясти начинает: «Алексей Аскольдыч! Алексей Аскольдыч!» Но если честно, после вчерашнего у меня всё ломит. Я, пожалуй, пока никуда не пойду.

Во время завтрака Цекавый был мрачнее тучи:

— Бессовестные вы люди! Как можно было заставлять его барахтаться вместе с вами!

— Да кто же его заставлял! — отбрыкивался Артосов.

— Надо было образумить. От него и так одно дуновение осталось. А ведь Днестров — честь и совесть нашей поэзии. Хотите гроб в Москву привезти? Я этого так не оставлю. Я жалобу на вас накатаю.

— Куда? — спросила Таня. — В ЦК КПСС? Лично Путину? Перестаньте дурачиться. Человеку было хорошо. Он был счастлив, как мальчик. Может, он после этого трястись перестанет.

Этот день был упоительным. Светило солнце, но не пекло, потому что по небу гуляли облачка, которые время от времени смиряли солнечную прыть. Океан по-прежнему ходил волнами, но далеко не так буйно, как ночью. Войдёшь по пояс, волна не сбивает с ног. Купайся, загорай, веселись. Но нет, Цекавый, Лещинский, Хворин, Леонидова и Хитрова отправились за покупками, весьма озабоченные тем, что у них мало сувениров для всех родных и друзей. Хитрова так и сказала:

— У меня столько родных и друзей! Может, у кого-то их мало, тогда понятно.

— Не понимаю… — пожимала плечами Таня. — Разве мало чаю накупили? А что тут можно купить…

— Враги человеку родственники его.

— Впрочем, и хорошо, что они все уползли. А мы с тобой будем купаться и загорать, правда?

— Что может быть лучше!