Есенин, его жёны и одалиски

– То есть как это какая? Раз – борода, – он показал на большой портрет Льва Николаевича, – два – борода, – он показал на групповое фото, где было снято всё семейство Толстых вместе со Львом Николаевичем. – Три – борода, – он показал на копию с известного портрета Репина. – Вот там, с велосипедом, – это четыре борода, верхом – пять… А здесь сколько? – Он подвёл меня к стене, где под стеклом смонтировано было несколько фотографий Льва Толстого. – Здесь не меньше десяти! Надоело мне это, и всё! – сказал он с какой-то яростью».

Вторую причину разочарования поэта в его радужных ожиданиях называет его сестра Шура: «Перебравшись на квартиру к Толстой, оказавшись с ней один на один, Сергей сразу же понял, что они совершенно разные люди, с разными интересами и разными взглядами на жизнь».

Ну, что касается интересов, то они как раз были общими – литература, а вот взгляды на жизнь таковыми быть не могли по определению. Толстая – потомственная дворянка с древними родовыми корнями, а Есенин – «крестьянский сын». Это же разные, противоположные миры, разные цивилизации. Конечно, бывало, что дворяне женились на своих крепостных, но никак не наоборот – потомок вчерашних крепостных на дворянке. Тут, как говаривал герой «Горя от ума», дистанция огромного размера. К тому же избранница Есенина кротостью не отличалась. Писатель М.Д. Ройзман говорил о Софье Андреевне:

– Она была сверх меры горда, требовала соблюдения этикета и беспрекословного согласия с её мнением. Она умела всё это непринуждённо скрывать за своим радушием, вежливостью. Эти качества были прямо противоположны простоте, великодушию, благородству, весёлости, озорству Сергея.

Предсвадебные терзания. Одним словом, прошло три недели со дня вселения Есенина к Толстой, как между ними начались ссоры. 7 июля Софья Андреевна пометила в календаре: «Обедать к Като с Катей и Анной Абрамовной[126]. Ссора на улице. Я – домой. Он – к Анне Абрамовне. Он возвратился с В.И. Эрлихом. Ночью с Эрлихом ушёл».

Вольф Иосифович оставил описание ночи, проведённой с Есениным:

«Москва-река. Пятый час утра. Мы лежим на песке и смотрим в небо. Совсем не московская тишина. Он поворачивается ко мне и хочет говорить, но у него дрожат губы, и выражение какого-то необычайно чистого, почти детского горя появляется на лице.

– Слушай… Я – конченый человек… Я очень болен… Прежде всего – малодушием… Я говорю это тебе, мальчику… Прежде я не сказал бы этого и человеку вдвое старше меня. Я очень несчастлив. У меня нет ничего в жизни. Всё изменило мне. Понимаешь? Всё! Но дело не в этом… Слушай… Никогда не жалей меня! Никогда не жалей меня, кацо! Если я когда-нибудь замечу… Я убью тебя! Понимаешь? Если ты когда-нибудь захочешь писать обо мне, так и пиши: он жил только своим искусством и только с ним проходил через жизнь».

Днём 8 июля Сергей Александрович отсыпался (Толстая работала). Уходя из дома, оставил записку: «Соня. Прости, что обидел. Ты сама виновата в этом». Толстая отметила в календаре: «Вернулся ночью, разговор, измена».

То есть Софья Андреевна заподозрила жениха в связи с другой женщиной. Репутация его в этом отношении была известна, да он и сам не скрывал этого:

Что случилось? Что со мною сталось?
Каждый день я у других колен.

С. Есенин и С. Толстая

Тем не менее помирились, но осадок остался, и ночью, с 9 на 10 июля, Есенин уехал в Константиново. В родное село он попал в разгар сенокоса, в котором с удовольствием поучаствовал. На два дня выезжал на рыбную ловлю, чему посвятил стихотворение «Каждый труд благослови, удача!».

Но Сергей Александрович не только отдыхал, но и много думал: о себе, о пройденном пути и о том, как жить дальше. В итоге этих раздумий 14 июля он написал стихотворение, навеянное событиями последних дней:

Видно, так заведено навеки –
К тридцати годам перебесясь,
Всё сильней, прожжённые калеки,
С жизнью мы удерживаем связь.

Милая, мне скоро стукнет тридцать,
И земля милей мне с каждым днём.
Оттого и сердцу стало сниться,
Что горю я розовым огнём.

Коль гореть, так уж гореть сгорая,
И недаром в липовую цветь
Вынул я кольцо у попугая –
Знак того, что вместе нам сгореть.

То кольцо надела мне цыганка.
Сняв с руки, я дал его тебе,
И теперь, когда грустит шарманка,
Не могу не думать, не робеть.

В голове болотный бродит омут,
И на сердце изморозь и мгла…