Есенин глазами женщин

Я сейчас же позвонила Воронскому и сказала, какое возникло затруднение; посоветовавшись, решили так, что в Ленинграде я постараюсь увидеть кого-нибудь из писателей и договорюсь о том, что с Сергеем никто не будет пить, что за этим проследят в Ленинграде и вернут его в Москву. А если он не поедет, то мы тогда уже будем хлопотать сами. Кроме того, Воронский посоветовал встретиться там с Есениным и постараться привезти его в Москву.

Выехала я двадцать четвертого вечером и двадцать пятого утром была уже в Ленинграде. Остановилась в «Европейской» и сейчас же принялась разыскивать друзей Сергея Александровича. Телефона Вольфа Эрлиха – в последнее время с ним очень дружил Сергей – я не нашла ни в телефонной книжке, ни в справочном столе, куда звонила многократно. Дозвонилась до Марии Михайловны Шкапской, но она была в страшном горе, кто-то из близких у нее покончил с собой, и она не понимала, что меня так тревожит в поведении Сергея Александровича. И прямо сказала, что она сейчас – сама мертвец и помочь не сможет. Как на грех, никого не было дома, или не подходили к телефону товарищи, которым я звонила. Но вот наконец мне повезло, и к телефону подошел Николай Никитин. Он с готовностью приехал в «Европейскую», где я ему все очень подробно рассказала о Есенине. Он обещал все устроить и уверил, что я могу спокойно возвращаться домой, так как он примет все меры, чтобы с Сергеем никто в Ленинграде из писателей не пьянствовал, не шатался по кабакам, одним словом, обещал сделать все так, как следует.

Двадцать шестого утром решила обойти гостиницы, чтобы отыскать Сергея Александровича. В «Европейской» его не было. Я об этом узнала в первый же день. В «Гранд-Отеле» его не было тоже, он не заходил туда. «Астория» была тогда не гостиница, следовательно, он там не мог остановиться… И к тому же у меня была твердая уверенность, что он остановился у своих друзей.

Двадцать шестого вечером мы встретились опять с Николаем Никитиным, и он проводил нас на вокзал. Несмотря на его твердое обещание, что с Сергеем все будет сделано так, как надо, мне не спалось. Мы ехали в купе, спать можно было отлично, но я всю ночь не могла сомкнуть глаз. Мне было и жарко, и душно, и холодно, и неудобно. Все, что обычно бывает, когда человек неспокоен и взвинчен.

Приехав утром, я позвонила по телефону в Госиздат и сказала, что не могу сегодня быть на работе. Предупредительный голос Ивана Петровича Флеровского, моего непосредственного начальника, несколько меня удивил. На работе он был тверд и взыскателен, а тут вдруг он соглашается, что мне надо отдохнуть, и говорит со мной, как с больной.

Я хлопнулась в постель, попросив домашних, чтобы меня не будили, дали бы отдохнуть, а к телефону просила подходить отца.

Сквозь сон слышала частые и настойчивые звонки, сквозь дрему ответы отца, который уверял, что меня нет дома, но я все же не вставала. Проснулась к вечернему чаю и вышла в столовую. Отец сказал, что звонили весь день, что звонили Воронский, Л. М. Леонов и просили немедленно позвонить, как только ты будешь дома. Он добавил, что, видимо, случилось что-то серьезное, просто телефон оборвали.

Позвонила Леонову. Леонид Максимович кратко сообщил, что Сергей удавился. Он именно так и сказал: «удавился». Меня потрясло это сообщение.

– Когда? – только и спросила я.

– Вчера!

– Неправда, это неправда, – принялась я доказывать Леонову. – Я выехала вечером с курьерским, и никто в Ленинграде ничего не знал. Этого не может быть.

Леонов посоветовал немедленно позвонить Воронскому. Воронский сообщил, что пришла каблограмма: Сергей ночью повесился в гостинице «Англетер» – и что я включена в комиссию по похоронам. Он сказал также, что он и Пильняк тоже входят в эту комиссию, что он председатель, и попросил приехать на первое заседание.

От телефона я отошла ошарашенная и не знала просто, что делать. Мне казалось, что я виновата: не нашла Сережу, ведь была рядом, стоило только завернуть за угол от Гоголевской, где я была в «Гранд-Отеле», а я вот не пошла и не нашла его. Потом стала раздумывать, что, может, так и лучше, а то мне потом мерещилось бы, что Сергей, напуганный моим приездом, мог подумать, что его преследуют, что его насильно запрут в больницу, одним словом, все страшное приходило в голову.

Первое решение нашей комиссии было: немедленно выехать за телом Сергея. Уже не за Сергеем, а за телом его. Как это страшно все звучало тогда. За телом!..

Товарищи, выделенные для этого, вечером выехали в Ленинград.

Утром двадцать восьмого ко мне приехали Воронский и Пильняк, чтобы принять ряд безотлагательных мер. Я не помню всего, что нами было решено в это утро, но я знаю, что на моей обязанности было вызвать родителей и сестер Сергея Александровича из Константинова. Шура и Катя уехали туда на праздник. Я послала телеграмму примерно такого содержания: «Сергей опасно болен, немедленно выезжайте. Анна Берзинь».