Есенин: Обещая встречу впереди

Именно невозможность незаметно устроить погром в номере в ночное время заставляет авторов версий «переселять» Есенина то в призрачную тюрьму по соседству, то вообще к Эрлиху домой.

Но жил он всё-таки в «Англетере», и с этим обстоятельством ничего не поделаешь.

Никто не слышал ни драки, ни погрома, ни тем более выстрела Есенину в лицо по одной опять же элементарной причине: не было ни драки, ни погрома, не выстрелов.

Толкнулся ногами — упал один или два предмета. Шум — на одно мгновение.

Сосед за стеной вздрогнул и перевернулся на другой бок.

* * *

Почему на место происшествия приехал обычный милиционер?

Комментирует старший прокурор Генеральной прокуратуры Российской Федерации Н. Н. Дедов: «Когда поступает сообщение о самоубийстве или обнаруживается труп умершего в парке, то на место преступления выезжает не полковник милиции, не старший следователь, а выезжает тот, кто обслуживает этот участок. Были ли основания направлять в гостиницу крупного специалиста? Я думаю, не было. Потому что вряд ли работники милиции Ленинграда воспринимали Есенина как выдающуюся личность. То есть всё шло обычным порядком».

Часто пишут о том, что акт о смерти Есенина написан с вопиющими нарушениями.

Да, действительно, там не указано время начала и окончания осмотра; не описана верёвка, не отмечено, как именно она была прикреплена к трубе, не измерена высота тумбы.

Горбов работал в милиции около двух лет — не самый серьёзный срок. В наши дни сотрудники, проработавшие в органах менее трёх лет, вообще не допускаются к выполнению подобных заданий. Но тогда время было другое: милиция создавалась практически с нуля, люди с многолетним опытом службы были наперечёт.

Тем не менее Н. Н. Дедов констатирует: «Сама процедура: как проведено дознание, как вынесено решение — соответствует закону, действовавшему в то время: Уголовно-процессуальному кодексу 1922 года».

И, конечно же, ошибки Горбова как раз ничего не доказывают.

Потому что — где тут логика заговорщиков?

«Безграмотного милиционера пришлём, чтоб тяп-ляп всё сделал».

Мощный замысел.

Если бы Горбов выполнял чей-то тайный приказ, он никогда бы не позволил к обеду набиться в комнату толпе народа.

Приехали бы нужные товарищи, выставили бы пост у дверей — и всё. Привезли бы своих понятых, оформили бы так, что комар носу не подточит.

Вместо этого Эрлих звонит Фроману; Фроман, женатый на дочери Наппельбаума Иде, звонит тестю, чтобы приехал сделать фотографии для истории; тот не хочет ехать до такой степени, что является с сыном Лёвой. Странно, что ещё тёща Фромана не пришла. Тоже мне заговорщики.

Горбов просит Лёву помочь ему снять повешенного. Он же может заметить что-нибудь! Или Лёва тоже чекист?

Почему его забыли авторы версий? Как так — все чекисты, а Лёва нет?

Да никак!

Горбову до Лёвы нет никакого дела: «Чего стоишь, малой, помоги лучше».

Наппельбаум фотографирует, Бродский и Сварог рисуют, писатели глазеют, подходят всё новые и новые зрители.

Такое было бы возможно только в двух случаях.

Либо все они — сексоты.

Либо никто ничего не скрывает. Потому что скрывать нечего, никто в этом не заинтересован, и никто таких приказов не отдавал.

Авторы версий вывернулись: специально запустили столько народа, чтобы все улики затоптали.

Ну да, ну да.

Вообще-то все вышеназванные есенинские знакомые подходили вдвоём-втроём в течение нескольких часов.

Любой из пришедших — в комнате, где реально была бы драка, — мог обнаружить что-нибудь непотребное: выбитый есенинский зуб, якобы вытекший глаз, след от сапога размером вдвое больше, чем есенинские ботинки, оброненную убийцами улику: перчатку, спички, партбилет — да что угодно.

Намеренное разрешение впустить художников и писателей — это, иного слова не придумаешь, чепуха.

Горбову было всё равно: он делал свою работу и ни о чём не переживал.

Комиссия, изучавшая обстоятельства смерти Есенина, перечислив ошибки Горбова, бесстрастно объявила: «Отмеченные дефекты существенного значения для решения вопроса о причине наступления смерти не имели».

Время начала и окончания осмотра мы и так знаем, тумба отображена на фотографии, верёвку видели все находившиеся в номере, а какой именно узел на ней был завязан — ну, какой-то, что нам с того?

Если бы действительно надо было что-то скрыть, Горбов не описывал бы в протоколе синяк на лице Есенина, порезы, царапины — вот где могли крыться проблемы. А он время забыл обозначить и верёвку описать…

Та же самая история с эпизодом, когда тело Есенина загрузили, чтобы в сопровождении другого милиционера отвезти в Обуховку. Все милиционеры, как мы знаем из рассмотренных версий, получили задание скрыть обстоятельства смерти поэта.

Но тут к дровням подошла неизвестная женщина и попросила:

— Покажите мне его.

Молодой милиционер тут же открыл мёртвое лицо.

Дальше, как вспоминает мемуарист, «милиционер весело вспрыгнул на дровни», а «извозчик так же весело тронул».