Есенин. Путь и беспутье

В теплый предосенний вечер на углу Тверской и Моховой стоял слишком хорошо, не по-московски одетый молодой человек. На том самом месте, что и четыре года назад. Как и в августе 1918-го, ему предстояла другая жизнь, потому что прежняя миновала. И даже начиналась эта новая его жизнь, как и тогда, с поисков ночлега.

Фланирующие девицы с восторгом оглядывались: красавчик! Мужчины, поравнявшись, взглядывали искоса и с раздражением: иностранец.

Зажигались фонари, Тверская становилась все многолюднее, а человек в иностранном буржуйском костюме все стоял и стоял. Он уже знал, где будет ночевать, но было мучительно стыдно идти именно туда. По возвращении в Москву он не раз и не два виделся с той, что сегодня постелет ему постель. Но по делу. Зашел на работу. Проводил. Домой она не приглашала.

Весной 1921-го его сразу бросили две женщины: Зинаида Райх и Екатерина Эйгес. И сразу же обе удрали замуж: Зинаида – за знаменитого режиссера Мейерхольда, Катерина – за пока еще не знаменитого математика, будущего академика Александрова. Вот тогда, с тоски, он и переспал с бирюзовоглазой Галиной. Галочка Бениславская стала появляться на их вечерах с прошлой осени. А зимой зачастила и в «Стойло». Сначала с подружками, а потом и одна. Мариенгоф, выглядев примелькавшееся лицо, насмешничал: «Сережа! Опять твоя пацанка пришла. Все в тех же мальчиковых ботиночках. Ты бы сказал нашим, чтобы пускали бесплатно, ботиночки-то совсем истоптались». За зиму он так привык видеть влюбленные бирюзовые глаза во втором ряду с правого края, что сильно расстроился, когда девушки в мальчиковых ботиночках не оказалось на постоянном месте. Словно оберег потерял. Оберег нашелся – просто опоздала. На радостях он и увел ее к себе, на Богословский. Думал: как все – порченая. И ошибся. Впервые в жизни ошибся. Это как же? Отчаянная, хорошенькая. И целка? В семнадцать лет фронт перешла, пробираясь из Харькова в Москву. И никто не тронул? Ни красные, ни белые? Ни веселые студенты, ни лихие поручики, ни товарищи-начальники?

Два года не нажимал на этот звонок – сколько же раз к ней? Три… один… четыре? Или не работает и надо стучать? Звонок, как и тогда, не работал. И вообще ничто не изменилось – ни в коридоре, ни в комнате, все такой же убогой и чистой. И она не изменилась, несмотря на незнакомое платье, шелковое, голубое и, по нэповской моде, короткое.

Заметив, что Сергей шарит по карманам, достала из кособокого комодика початую пачку папирос:

– Это ваши, Сергей Александрович, вы их тогда забыли.

– Я на сигаретки перешел, Галя.