Как видим, Есенин тщательно копирует ритмический рисунок походки ахматовского стиха («У всего своя походка есть…»), вставляет в текст название самой громкой из ее книг («Где вербы четки уронили…») и даже дает характеристику этого сборника, первое издание которого появилось весной 1914-го: «Младой весны младые были». Целое лето читающая Россия затверживала ахматовские «Четки» наизусть, а затем грянуло 19 июля. Война «в час один» обрушила и всю прежнюю жизнь, и весь тот строй чувств и мыслей, что был запечатлен и в ее «Четках», и в его «Радунице».
Сам Есенин свидетелем младой весны королевы Серебряного века не был. А вот Клюев познакомился с Ахматовой весной 1912 года. «Вечер» еще в типографии, но юная супруга Гумилева уже печатается в новорожденном «Аполлоне». Там, в элегантной редакции модного журнала, Николай Алексеевич ее и увидел – накануне отъезда в Париж и, видимо, в том самом белом платье в пандан к белой со страусовым пером шляпе, в каком запомнят Анну Андреевну русские парижане. Из Парижа она привезет свой новый, змеиный стиль: темное в обтяжку и «парижской челки атлас». Но пока юница и причесана, и одета в русском вкусе, и Клюев, вопреки своим гомосексуальным склонностям, очарован: не женщина – «жасминный куст». Вот что пишет на сей счет Константин Азадовский в недавно изданной книге «Жизнь Николая Клюева»: «Должно быть, к этому периоду (то есть до осени 1911 года, а вернее всего, к лету 1912-го, когда Ахматова, вернувшись из Франции, жила в Слепневе. –
Из письма видно, что Ахматова очаровала Клюева, полностью покорила его: “Извините за беспокойство, но меня потянуло показать Вам эти стихотворения, так как они родились под впечатлением встречи с Вами, – пишет ей Клюев. – Чувства, нахлынувшие помимо воли моей, для меня открытие… Спрашиваю вас: близок ли Вам дух этих стихов. Для меня это очень важно”. (Подобного излияния чувств не встречается ни в одном из других известных нам писем Клюева к женщинам.)»
Кто-кто, а Есенин лучше других знал, как хорошо защищен смиренный Миколай от женских чар, и тем сильнее волновали его воображение клюевские рассказы о царскосельской очаровательнице. Реальность, как мы помним, разочаровала его. И вот теперь в Константинове поэт пытается разобраться в «разлаженных», не собирающихся в фокус «чувствованиях», нахлынувших на него под впечатлением личного, лицом к лицу, знакомства с Анной Андреевной. А сделать это можно было только одним способом: стереть случайные черты (как советовал Блок) и написать портрет Анны Всея Руси так, чтобы сквозь нынешнюю ее застылость просвечивал, волнуя, «сон другой и цветущей поры», «навсегда отоснившейся», но навсегда же и сохраненный в «бессмертных стихах».Глава седьмая Когда-то, у той вот калитки… Июнь 1916 – январь 1917