Есенин. Путь и беспутье

Итак, уже к концу 1918-го Есенину пришлось вычеркнуть из плана действий и четвертый, и пятый пункты (альянса ни с нобилями, ни с гегемонами на уровне Пролеткульта не получилось). На очереди была проверка пункта шестого: не подчиняться чужой неправоте, не оспаривать ее, а утверждать свою правоту. Для испытания сего пункта судьба свела поэта с на редкость подходящим для столь рискованного эксперимента человеком. Это был тот самый Георгий Феофанович Устинов, заведующий редакцией газеты «Правда», который обратил внимание на Есенина, когда тот неудачно выступил на литературном собрании в помещении издательства ВЦИК. Георгий Устинов был убежденным ленинцем, но при этом имел и душу, открытую для добра, и ум, не подвластный партийной догме. Мальчик в сереньком шарфе его настолько заинтересовал, что видный партиец, не чинясь, вызвал Есенина на разговор и, догадавшись, что желтоволосый голоден, бездомен и беспризорен, не только приютил, но и фактически взял его, что называется, на обеспечение. Вот как это было: «В начале 1919 года Есенин жил у меня в “Люксе”, бывшем тогда общежитии Наркомвнудела (Наркомата внутренних дел. – А. М. ), где я имел две большие комнаты… Мы жили вдвоем. Утром я шел служить в “Центропечать”, где заведовал Лекционным Отделом. Есенин сидел у меня в кабинете и читал, а иногда что-нибудь писал. Около 2-х часов мы шли работать в редакцию “Правды”, где я был заведующим редакцией. Есенин сидел со мной в комнатке и прочитывал все газеты, которые мне полагались. Вечером, после работы, мы шли обедать в случайно обнаруженную столовку на Среднем Гнездниковском… Потом приходили домой и вели бесконечные разговоры обо всем: о литературе и поэзии, о литераторах и поэтах, о политике, о революции и ее вождях, впадали в жуткую метафизику, ассоциировали землю с женским началом, а солнце – с мужским, бросались мирами в космосе, как дети мячиком».

По-видимому, Есенин так увлек своего покровителя поэтической метафизикой «Ключей Марии», что Устинов даже попытался спорить на сей счет с Николаем Ивановичем Бухариным: «Я однажды в редакции пустился в спор с Н. И. Бухариным, защищая нашу с Есениным метафизическую теорию. Бухарин хохотал, как школьник. Участвующий в споре В. В. Осинский отнесся более снисходительно. Он принял нашу метафизику как поэтическую теорию, вполне возможную, но только не для серьезных людей, а для поэтов. Есенин улыбался:

– Кому что кажется. Мне, например, месяц кажется барашком».

Не думаю, чтобы Бухарин стал бы спорить с Устиновым, если бы тот всего лишь изложил устно и тезисно суть есенинской «теории», а профессиональный критик Осинский наверняка не ввязался бы в спор, не познакомившись с этим обширным и достаточно сложным текстом. По-видимому, Бухарин потому и заглянул к Устинову, что был либо наслышан об этой работе, либо наискосок ее проглядел. Допустим, с подачи литературного секретаря издательства, то есть Анатолия Борисовича Мариенгофа. Кому-кому, а ему и по штату полагалось вести со своим шефом литературные разговоры – Бухарин всерьез интересовался современной литературой. История, рассказанная Устиновым, так напоминает рассказ Мариенгофа о его первой встрече с Бухариным, что хочешь не хочешь, а невольно задаешь себе вопрос – не этот ли эпизод, либо пересказанный ему Сергеем, либо вычитанный из воспоминаний Г. Ф. Устинова (они опубликованы в 1926 году, в сборнике «Памяти Есенина»), автор «Романа без вранья», выкрав сам факт из биографии Есенина, переадресовал себе любимому? А почему бы и нет? Какая разница, над чем хохотал Бухарин – над его собственной трехстрочной поэмой или над есенинскими «Ключами Марии»? К концу 1926 года, после снятия Троцкого со всех руководящих постов, Николай Иванович Бухарин стал чуть ли не вторым лицом в государстве, то есть персоной такого ранга, от кого и хула – похвала.