Эсеры. Борис Савинков против Империи

В августе 1905 года под давлением тысяч бастовавших студентов, для университетов были введены «Временные правила» с так называемой «автономией». Профессора получили право выбора ректоров, проректоров и деканов, но утверждало или не утверждало их министерство, продолжая с помощью университетской инспекции вызывать ненависть и презрение к монархии. В сентябре революционные партии в воззваниях «Ко всей учащейся молодежи» призвали студентов «вместе с рабочими немедленно начать подготовку к вооруженному восстанию, этому единственному исходу русской революции».

В сентябре 1905 года в Выборге состоялся нелегальный общестуденческий съезд, на котором присутствовали делегаты от двадцати трех высших учебных заведений империи. Студенты решили, что их вузы должны стать «трибуной революционной агитации и пропаганды в широких массах населения». Сразу же после съезда четыре тысячи студентов Московского университета вместе с рабочими устроили грандиозную сходку, которая постановила «добиваться свержения царского самодержавия и созыва Временным революционным правительством Учредительного собрания для учреждения в России демократической республики». 22 сентября Московский университет был закрыт первым выборным ректором, перепугавшимся С. Трубецким. Тысячи студентов потребовали открыть университет и его, конечно, открыли, написав письмо царю с верноподданнической просьбой «допустить узаконение свободных общественных собраний и обеспечение личной неприкосновенности, составляющие насущную потребность страны». Для Николая II насущные потребности великой державы, естественно, не значили ничего, и имперские университеты, конечно, быстро стали очагами революции. Россия запоем читала революционные листовки и прокламации и, выпускавшиеся десятками тысяч экземпляров: «Поздно ночью, когда все крепко спали, сотни молодых мужчин и женщин расклеивали прокламации на фонарях и телеграфных столбах, на стенах домов и на заборах, разбрасывали их по улицам, по которым рабочие обычно шли на работу, подкидывали их во дворы фабрик и заводов. В театрах, в самый интересный момент действия, вдруг целый дождь листовок сыпался со всех сторон. Полиция была здесь бессильна. Прежде, чем она могла собрать и уничтожить прокламации, публика с жадностью успевала прочесть эти не прошедшие через цензуру слова, вопреки губернаторским распоряжениям, запрещавшим их читать под страхом полугодового тюремного заключения».

Листовки доходчиво объясняли подданным, что никакое улучшение их несусветной жизни «невозможно при самодержавии, запрещающем стачки и не допускающем свободы слова и собраний». Революционеры хмуро радовались монархическому идиотизму, приказывавшему убивать собственные военные корабли и сажать в тюрьму за чтение правды. Все еще могло кончиться мирно, но монархия активно нарывалась на пролитие крови собственного народа, благополучие и саму жизнь которого она была призвана оберегать. Самодержавие за столетие создало колоссальную социальную группу бездельников и жуликов, уже ни при каких условиях не обагрившую бы свои руки работой, а теперь эта группа тянула за собой монархию в могилу. У нее получилось.

Сергей Витте, председатель Совета министров, подписавший очень выгодный империи русско-японский договор, писал о ситуации в империи осенью 1905 года:

«Русские люди в особенности всегда склонны отдавать должное мертвым, чем живым. Надо сделать так, чтобы народ мог и хотел не только производительно трудиться, но стараться всячески увеличить эту производительность. У нас же народ так же трудится, как и пьет. Он мало пьет, но больше, чем другие народы, напивается. Он мало работает, но иногда надрывается работой. Нужно народу дать общие гражданские права, его нужно сделать полным и личным обладателем своего труда. Человек не разовьет свой труд, если он не имеет сознания, что плоды его труда – собственность его и наследников. Его политую потом землю может заменить община, плоды его трудов могут делиться не по закону, а по обычаю, он должен платить налоги за нерадивых, он не может передвигаться без паспорта, который ему могут не дать. Его жизнь похожа на жизнь домашнего животного, которых очень много в Российской империи, даже в излишке, а то, что в излишке, мало, или совсем не ценится. Вот в чем суть крестьянского вопроса».

Витте писал о том, как сделать империю сильной, а народ благополучным Николаю II, но это было бесполезно: