Эшафот забвения

Я – виновница всех несчастий, я – магнит, который притягивает преступления. Я, я, во всем виновата только я. Но почему разбросаны и изуродованы пленки, кто так впал в ярость при виде магнитофонных записей разговоров с самоубийцами? Даже салаты не тронули и ни одного ящика не выдвинули… Кто загнал под сердце Елика эту рукоятку? И почему она не сопротивлялась, почему позволила убить себя?..

Я не могла больше здесь оставаться, я даже не смогла проститься с мертвым Серьгой. Плохо соображая, я спустилась вниз, вызвала милицию по чихающему таксофону и побрела прочь от дома Серьги. Дома, который стал его последним прибежищем в канун Рождества…

* * *

…Ничего не кончилось.

Рукоять под сердцем у Елика, тот же нежный и внезапный удар в грудь, который был нанесен Татьяне Петровне Александровой. Они накладывались друг на друга, они говорили мне – ничего не кончилось. Я пыталась связать эти убийства – и не могла. Три актрисы составляли звенья одной цепи, они идеально укладывались в схему, предложенную Клепиковым. Но Елик – она не была актрисой, она не работала в группе Братны, она даже никогда не была на “Мосфильме”, она выпадала из схемы. Ничего общего – и совершенно одинаковый почерк убийцы. Придя в себя (на это потребовались сутки), я пыталась проанализировать убийство Елика и Серьги и постоянно заходила в тупик. Если Елика убили так же, как и актрис, то почему Серьге была уготована такая ужасная смерть? Единственное, что связывало их, – полное отсутствие крови, как будто убийца боялся се пролить. Как будто он вообще боялся ее. Только потом, много позже, я начала думать о пленках, разбросанных на полу комнаты. Я пыталась восстановить все свои ощущения и наконец-то вычленила главное: было похоже, что пленки просто уничтожили. Но кто и – самое главное – зачем? Какой компрометирующий разговор искал убийца, и искал ли он его вообще? Быть может, он ограничился лишь тем, что попытался уничтожить их? Так или иначе – я чувствовала это подсознательно, – смерть Серьги была целиком на совести безнадежно испорченных пленок. Возможно, Серьга разговаривал с кем-то, кто мог что-то сообщить ему. Что-то важное. Важное для собеседника Серьги и для убийцы. Сам Серьга мог и не придать этому значения.

Ты не можешь сдаваться. Ты не должна сдаваться, что бы там ни думал капитан Константин Лапицкий.

Я вспомнила, что все разговоры автоматически фиксируются и на головной базе кризисного Центра реабилитации самоубийств. Значит, искать нужно там, это один шанс из тысячи, но чем черт не шутит… Спустя два дня, запасшись рекомендациями, взятыми у документалиста Гоши Полторака, и выслушав от него поздравления “С Новым годом! С новым счастьем, старуха! Привет Серьге, им довольны, очень”, я отправилась в кризисный центр и представилась его директору, кроткой пожилой женщине Ольге Александровне, сотрудницей “Мосфильма”, которая готовит материалы для будущей полнометражной художественной картины о кризисном центре. Моего маловразумительного пропуска даже не понадобилось, когда я сказала, что пришла по рекомендации Егора Полторака: здесь его хорошо знали и, похоже, любили. Я выслушала краткий экскурс в историю создания центра, узнала, что в нем работают четыре женщины, все с высшим психологическим образованием, “очень ответственные девочки, они у нас просто чудеса творят…”. Почтительно прослушав курс лекций, я наконец попросила разрешения заняться разговорами Серьги: говорят, вы взяли в штат какого-то слепого художника? (Прости меня. Серьга!) И попросила разрешения прослушать некоторые записи. Очень ненавязчиво я подвела ее к теме Серьги, и она охотно дала мне пленки. На письменном столе директора стояла крошечная елочка и фотография в золоченой рамке – двое детей с такими же широко посаженными и близорукими, как у Ольги Александровны, глазами – внуки. Машенька и Арсюша, представила их Ольга Александровна. Да-да, очень милые, мне они очень понравились…

Кризисный центр занимал небольшую трехкомнатную квартирку, напичканную аппаратурой, запахом дешевого растворимого кофе и плакатами с Жераром Депардье на стенах: очевидно, все четыре штатные сотрудницы центра сходили с ума по хулиганистому обаятельному французу.

Получив искомые пленки, я уселась в дальней комнате и под бдительным оком Депардье принялась за прослушивание.